Задыхаясь, изо всех сил стараясь унять стремительный сердечный бег, Тоня остановилась у бревенчатой стены рядом с освещенным окном. Двойные рамы были на лето выставлены, поэтому она отчетливо слышала каждое слово, доносившееся изнутри – кажется, из классной комнаты.
Мужской голос – его голос! – что-то диктовал. Прислушавшись, Тоня поняла, что это стихи.
– «Мой родны кут, як ты мне милы, – размеренно звучал его голос. – Забыць цябе не маю силы...» – Он диктовал еще долго; Тоня разобрала что-то про летний покос. Наконец прозвучали завершающие слова: – «И хиба ж можна утрымацца, у час касьбы не пакупацца? И дзе на свеце есць такая, як Нёман, рэчанька другая?» Ну вось, зараз праверым. Прачытай, Ядзя, што у цябе атрымалася.
Прижавшись к бревенчатой стене, Тоня осторожно заглянула в нижнюю створку окна. Это в самом деле была классная комната. За партами сидели дети – человек десять, все разного возраста, мальчики и девочки. Кастусь стоял у доски, держа в руке книгу. Он был в той же рубахе, что и тогда, на озере, и точно так же виднелись в ее глубоком вырезе эти тугие струны у него на шее... Тоня почувствовала, что у нее темнеет в глазах. Она отшатнулась, чтобы не упасть прямо на стекло. Последним взглядом она успела заметить, что из-за парты встает маленькая беловолосая девочка.
– У мяне, Кастусь Францавич, атрымалася вось што! – прозвучал звонкий девочкин голос.
Девочка читала текст, старательно выделяя правильное написание слов, остальные ученики, наверное, проверяли то, что написали сами. Иногда ее чтение прерывалось голосом, от которого у Тони все сжималось в груди:
– Чаму ты тут написала праз «е»? З якой литары пишацца Нёман?
Ей казалось, это длится целую вечность. Наконец он сказал:
– Што ж, скончым на сёння. Праз тры дни сустрэнемся. Я вам далей пачытаю паэму и яшчэ падыктую. А вы за гэты час падрыхтуйце апавяданне пра наш родны кут. Яки ён, што у им асабистае, не такое, як у других мясцинах.
Голос у него был совсем не такой, как тогда, на озере. Сейчас в нем совсем не слышалось страстных, задыхающихся, грозовых тонов. Кастусь говорил с детьми со спокойной доброжелательностью и еще – с обещанием радости, которая обязательно наступит через три дня оттого, что они снова встретятся, и он почитает им поэму про родной угол, который у всех у них общий, и снова будет что-то диктовать в тишине бревенчатого школьного дома... Все это было его жизнью, его настоящей жизнью, в которой ему, Тоня чувствовала, было по-настоящему хорошо.
Еще сильнее прижавшись к стене, совсем в нее вжавшись, она смотрела, как дети стайкой выпорхнули на крыльцо.