Сердце у нее билось стремительно, у самого горла. Она понимала, что в этот вечер произошло что-то важное – может быть, самое важное для нее с тех пор, как она поняла, что хочет быть актрисой.
Она вышла на авансцену и остановилась у рампы. «Господин оформитель» снова сидел в предпоследнем ряду, и снова видно было только, как поблескивают стекла его очков.
– Алечка, – с видом заговорщика сказал Карталов, – не будем сегодня больше повторять. Ты устала, расстроилась. Отдохни, успокойся! Ничего страшного не произошло, завтра мы встретимся утром и попробуем все заново, хорошо?
– Хорошо, – кивнула она. – Завтра утром…
Аля шла по улицам Кулижек, и ей казалось, что она не идет, а плывет в глубине невидимой реки – так влажен был ночной весенний воздух. Тяжелый мартовский снег еще лежал на крышах домов, но уже начинал таять; иногда с карнизов падали большие снежные шапки и глухо ударялись об асфальт.
Ей легко было плыть в этом темном весеннем воздухе, наливаясь его силой и тишиной – то ныряя вглубь, когда круто сбегал вниз переулок, то выплывая на поверхность по уходящей вверх мостовой.
Темнели монастырские башни, терялись в сплетениях ветвей купола церкви Владимира в Старых Садах, тишина стояла у Яузских ворот – все тонуло в глубокой воздушной воде, и Аля была погружена в нее так же, как деревья, церкви, колокольни…
В первые месяцы своего появления в Театре на Хитровке Аля была занята только репетициями. Ей не давалась роль, она приходила в отчаяние, и у нее совершенно не оставалось ни времени, ни сил на то, чтобы вникать в подробности здешних отношений, интриг, неизбежных в любой, даже самой дружной театральной труппе.
То есть, конечно, она догадывалась, что хитрованцы вовсе не пришли в восторг от ее появления. Если бы Аля была старше их лет на тридцать и пришла на роли бабушек – тогда, пожалуйста, она не помешала бы никому. А так – ведь они и сами были молоды, и она неизбежно отнимала у кого-то роли, невольно наживая недоброжелателей.
Аля помнила, как полгода назад хитрованцы смотрели «Свадьбу», сыгранную нынешним карталовским курсом в Учебном театре ГИТИСа, – в полном молчании, без аплодисментов, без единого слова одобрения. Карталов даже возмутился тогда.
– Ребята, нельзя же так! – воскликнул он, обращаясь к своим хитрованцам, мрачно сидящим в репетиционной после спектакля. – Скажите же хоть что-нибудь. В конце концов, всякая ревность должна иметь предел!..
Так что, ощутив скрытую недоброжелательность труппы, Аля почти не удивилась. Конечно, по возрасту своему она должна была бы питать больше иллюзий, касающихся человеческих отношений. Но по тому опыту, который невольно приобрела за год своей жизни с Ильей и постоянного общения со стильной тусовкой, иллюзий она не питала никаких.