– Что ты нашла? – почти выкрикнул он, чувствуя, как заколотилось в груди сердце.
– Здесь баллоны, старинные баллоны, их целый штабель. И редуктора, по-моему. Сейчас, я… а-ай! О-оо…
– Что с тобой?!
Ответом ему был слабый стон. Леон перехватил топор и понесся вверх по лесенке, не прекращая звать свою подругу.
– Я упала… – совсем тихо произнесла вдруг она. – А на меня упала какая-то балка. Она меня держит, я не могу выбраться. Как больно, Лео! Помоги мне, скорее!
– Где ты находишься?
– Выломанная дверь слева по коридору, ты увидишь… потом вниз. Здесь какой-то склад, но стены почти упали вовнутрь, и теперь тут завал. Черт, кажется, у меня перелом бедра. Не могу даже двинуться.
– Я иду! Иду!
Пробегая по коридору, Леон вдруг заметил, как следом за ним крадется странный золотистый лучик света, но решил, что ему это мерещится, тем более что после развилки свет пропал. Выломанную Люси дверь он нашел сразу же, едва вбежал в ее коридор.
Девушка лежала на куче какой-то рухляди, придавленная огромным потолочным двутавром. Едва глянув на нее, Леон застонал. Балка была настолько громадна, что приподнять ее он не смог бы никак, даже при таком небольшом тяготении она весила не меньше трех сотен кило. Под стеной, куда, очевидно, и тянулась Люси, и в самом деле высился штабель желтых в коричневую полосу кислородных баллонов.
Леон присел на корточки, взял ее за руку и слабо всхлипнул.
– Боже, Боже, ну почему все так глупо?
За прозрачным забралом шлема мягко изогнулись полные губы Люси.
– Самое обидное, что я не могу тебя поцеловать. Скажи, а Киев действительно такой красивый, как ты говорил?
Макрицкий замотал головой. Встав, он поднял с пола свой топор, подсунул рукоять под балку и налег на нее всем своим весом. Это было бессмысленно, двутавр даже не двинулся с места. Леон почувствовал, что задыхается, машинально посмотрел на табло дыхательной системы и осел на пол рядом с девушкой.
– У меня «сдох» преобразователь, – тихо проговорил он.
Люси охнула и отчаянно забилась, пытаясь вывернуться из-под вмявшей ее в металлический хлам балки.
– А… кислород? – выкрикнула она.
– Ну, это минуты три, – прошептал в ответ Леон. – Или меньше.
Дышать становилось все тяжелее. Он лег на гору железа, прижался забралом к ее шлему и замер.
– Не говори ничего, – едва слышно простонала Люси. – Лучше… лучше я.
Почему же ее так плохо слышно? Мысли стремительно кружились в голове, цеплялись одна за другую… что это за попискивание в наушниках? Самое обидное, конечно, то, что она не увидит деда… дед был бы рад. Дед сидит сейчас с удочкой, а за его спиной тихо шевелится листва деревьев, и где-то свиристит соловей. А в камышах плещет рыба… да что же это за писк?.. нет, какая рыба, сейчас же осень! Люси, почему я ни разу не сказал тебе, что у тебя самая шикарная грудь на свете? И глаза… у тебя такие игривые глаза… Боже, почему я не могу вспомнить ни одной молитвы?