– Нет-нет, – поспешно замотал головой Леон. – Пожалейте мои нервы. Что было – то было, нечего тревожить прошлое. Хотя я должен вам сказать, у вас несколько странноватая логика, Цезарь Карлович.
– Мне приходилось общаться не только с людьми, – слабо улыбнулся тот. – Сидеть, вот так, как мы с вами.
– За бутылкой? – усмехнулся Леон, слегка похолодев от услышанного.
– И за бутылкой, и за ее эквивалентами. Я же говорил: мир довольно интересен. Гораздо интереснее, чем вы думаете. Не хотите, кстати, повидать сами?
– Хочу, – честно ответил Леон. – Но я связан, как муха в паутине. Вы ведь сами были таким, не отрицайте. И если бы вам предложили тогда, вы бы наверняка помучились-помучились, но отказались.
– Когда меня подобрали в аварийном скафандре на последних каплях кислорода, – скривился Трубников, – мучиться мне оставалось недолго.
– Кстати, а кто вас тогда разделал? И как случилось, что на Земле знали, что «Спарвиеро» погиб в бою?
– Вам это и вправду так интересно? – В глазах Трубникова появилась тоска.
– В общем-то да. Хотя, конечно, я не могу лезть вам в душу.
– Это были проклятые массины. Мы засекли их автоматический разведчик за бурением на одном крупном астероиде. Едва мы стали подходить ближе, вынырнул их фрегат – это совершенно условное обозначение, вам просто трудно будет выговорить массинское название этого класса кораблей. Мы успели дать радио на Марс и держались против них целых десять минут, даже смогли повредить внешний электрогравитационный контур главного генератора. Потом все. Из всего экипажа спасся я и главный инженер.
– Получается, тиуи следили за вашим боем?
– Не тиуи. Наши. Линкор-носитель «Атлантис». Но он был очень далеко и не мог открыть огонь… Это слишком сложно, вы не сможете понять. Как только наши приблизились, от массинов, конечно, осталась кучка шлака, а нас двоих смогли поднять на борт.
– И массину-ру их не видели? Не пытались удрать?
– Корабль тиуи они могут увидеть только на такой дистанции, которая уже исключает бегство.
Трубников замолчал. Леон видел, что ему нелегко вспоминать о гибели «Спарвиеро», и не решился продолжать расспросы, хотя его и мучило неистовое мальчишеское любопытство. Он встал.
– Я буду ждать ответа до девяти ноль-ноль, – сказал Леон. – Жасмин, верни мне, пожалуйста, мою батарейку.
Она подняла на него глаза, и Макрицкий с изумлением увидел в них улыбку, робкую, как у девочки перед первым свиданием. Он невольно передернул плечами и поспешил вставить в рукоять пистолета батарею. Леон вернул «Лемберг» на место под левой рукой и протянул Трубникову ладонь. Ему хотелось сказать старому астронавту что-то ободряющее, но подобрать слова оказалось слишком трудным делом.