– Не беспокойтесь, Владимир Иванович. Я поддерживаю вас в вашем стремлении излечиться от тяжелого недуга, а посему непременно определю вас на месячишко-другой в клинику.
– О, отец родной! Заступник! Благодетель! Ангел-хранитель мой! – вне себя от радости вопил Гаврилов. В конце концов он рухнул перед «благодетелем» на колени и начал осыпать жаркими поцелуями подол его медицинского халата двухнедельной носки.
– Перестаньте, Владимир Иванович! Ну что вы, в самом деле, как дитя малое! Подымитесь, подымитесь, – и Коротайко с трудом усадил взвинченного пациента на стул. – Продолжим анализ.
– Продолжим, Николай Петрович, продолжим, – закивал Гаврилов, смиренно сложив руки на коленях.
– Так вот, когда вы, если можно так выразиться, подарили лягушек своему бывшему начальнику, тогда все обошлось. Более того, вы от этого только выиграли и как-то сумели даже занять его место. Ведь сейчас именно вы заведуете фотоотделом ГУМа? – уставившись на пациента проницательным взглядом, спросил Коротайко.
– Да. Я, – с нескрываемой гордостью отозвался Владимир Иванович.
– И окрыленный таким блестящим результатом, вы повторили свою выходку спустя некоторое время, подсознательно надеясь подняться по карьерной лестнице и занять место заместителя заведующего центральным, заметьте, одним из крупнейших магазинов Москвы.
– Ни о чем таком я не мечтал! И в голове подобного не было! – возмутился Гаврилов.
– Это вам так кажется, на самом деле сработала определенная модель поведения, использованная вами пару лет назад...
– Я что-то не пойму! Вы определяете меня в больницу или нет? – возмутился Владимир Иванович.
– Можете даже не сомневаться, – заверил его доктор.
Гаврилов снова рухнул на колени и припал к грязному подолу халата Коротайко, выкрикивая то и дело:
– Спаситель, благодетель, отец родной!
– Прекратите, Владимир Иванович! Вы же взрослый человек! Сядьте на стул! – увещевал его «отец родной». – Я ценю, что вы сами в отличие от многих моих пациентов изъявляете желание в кризисные моменты развития болезни подлечиться в клинике. Поверьте, вас только и спасает ваша сознательность, – заключил Николай Петрович, который и мысли не мог допустить, что болезнь его сознательного пациента называется не иначе, как хамство и распущенность.
Уже на следующее утро Владимир Иванович восстанавливал свои расшатавшиеся нервы посредством трудотерапии. Он сидел в светлом зале с выкрашенными белой краской стенами и чугунными решетками на окнах, болтал ногами и сосредоточенно склеивал коробочки.
С каждым годом ему все больше нравилось проводить время в больницах (не обязательно психиатрических – любых) – тут было спокойно, тут можно отдохнуть, поразмыслить над своей стремительно несущейся, бурной, насыщенной женщинами, скандалами, драками и периодическими пьянками жизни. Но главное не это, а то, что в клиниках и больницах, помимо того что лечили, еще и кормили бесплатно – поэтому все затраты, будь то похоронный венок или еще что, окупались с лихвой, и это экономило скромный бюджет одинокого Владимира Ивановича. А то как бы Гаврилов выменял свою комнату в коммуналке у метро «Семеновская» на однокомнатную квартиру неподалеку от Царицынского парка?