– Государственная тайна. Ты можешь написать мне справочку по этой пластинке? Чего с ней делал, что получилось, из чего сделана?
– Написать-то я могу, но ничего толкового не скажу.
– А ты напиши, напиши… Она, кстати, не излучает? – встрепенулся Сергей.
– Дозиметром проверял, ничего. – Ну и слава богу. Пиши, пиши…
Борисыч пожал плечами и удалился, что-то шепча себе под нос, а Сергей остался в полнейшем недоумении. Вот еще и пластинка появилась. К чему бы такая? Оборонное сырье? Секретные штучки? Может, пока не поздно, отволочь ее в ФСБ, да и черт с ней?
Нет, это не решение. Тем более к смерти старика Корнеева эта пластинка может не иметь никакого отношения. Мало ли, на улице нашел… Тогда бы не прятал, впрочем. Без поллитры не разберешься, решил Сергей, и снова позвонил Зотову.
– Чего? – отозвался тот, чавкая.
– Что вечером делаешь?
– Ничего.
– Может, по сто грамм?
– Жена завопит.
– Скажи, по работе.
– Я уже третий вечер по работе, а потом она унюхивает и давай брюзжать.
– Ну и черт с тобой. Потом жалеть будешь.
– Эй, эй! Я ж не отказывался! Я просто констатировал, – заторопился Зотов. – Когда конкретно?
– Да после работы сразу. Заходи.
Сергей походил по кабинету. Ничего в голову не лезло, хотя давно пора отписаться по тройке-четверке дел… Вот хотя бы по коммерческому ларьку. Или по краже на рынке. А лень… Хрен с ними, днем раньше, днем позже.
А старик все же кстати. Нехорошо так думать, грешно, но с его убийством хоть что-то занятное впереди забрезжило. Иначе закиснешь в этих ларьках и рынках, заквасишься.
И пить надо потихоньку завязывать. Вот сегодня с Зотычем последний раз так вот, без повода, и достаточно. Только по праздникам и выходным дням, причем не с утра и не в обед.
«И буду я красивый и здоровый, – с улыбкой подумал Сергей. – Упитанный, приятный такой в общении. Еще бы майора дали, и совсем хорошо.
А что, вот с дедом разгребемся, и дадут? Вот только бы разгрестись».
Никто не хочет всех спасти и быть за то распятым, но каждый любит погрустить о всяком непонятном…
Егор Летов
Комиссар был в своем обычном состоянии. На его лице была отражена вся гамма презрения к работающему на него человеку.
«Впрочем, – напомнил себе Хейти, – я работаю не на него, а на государство».
Патриотическая эта мысль трепета не вызвала и особенного успокоения не принесла. Настроение у начальства было, мягко говоря, совсем не радужное. Сам тот факт, что на следователя отдела служебных расследований вышло не прямое руководство, а именно комиссар, о многом говорил и ничего хорошего этому следователю не сулил.