– Нету там попроще… Там… Да ну на фиг, не поймешь ни хрена, спрашивать будешь…
– Не буду! – горячо поклялся Хейти. – Только скажи, о чем там было, про анархиста?
– Ох, елки… – горестно вздохнул Слесарев. – Значит, так… Это такая песня, в которой за общей грубой формой скрывается глубокое философское содержание. Понимаешь? Чувство протеста и тоски по чему-то… – Он пощелкал пальцами. – Такому. Понял? Короче… – Сергей покосился на Хейти. – Очень русская песня. Не понять так просто… Чувствовать нужно…
Хейти покивал, потер переносицу и прикинул шансы на сон. Шансов было мало.
– Значит, так. Ты давай спой еще, философ. А то, кажется, зацепило меня…
– Что зацепило? Про Тыниса Мяги? Ты не обижайся, это я так… – начал отмякший Слесарев.
– Не про Тыниса! Про анархиста зацепило, пой давай, демагог!
Сергей задумался, а потом поднялся, пошел к двери и начал грохотать кулаком по двери.
– Дежурный! Дежурный, твою мать! Через пять минут послышался топот.
– Что?!
– Гитару тащи из каптерки! Я знаю, есть она там…
– А еще что? – спросил недружелюбный дежурный. – Водки принести?
– Нет, – отверг его предложение Сергей. – Водки себе купи, я разрешаю. А нам гитару… Или ты забыл, по чьему распоряжению мы тут засели? Тебе напомнить?!
Дежурный ничего не ответил, ситуация была довольно бредовая, но в подтверждение сюрреалистичности происходящего в камеру вскоре просунулась желтая гитара.
– Это дело, – обрадовался Слесарев.
Минут пять он настраивал гитару, немилосердно крутя колки. Потом взял несколько аккордов и начал наигрывать что-то, судорожно вздохнув на проигрыше:
Под столетними сугробами,
Библейских анекдотов,
Похотливых православных и прожорливых католиков,
Покинутых окопов и горящих муравейников
Вечная весна в одиночной камере.
Хейти вспомнился сон. Страшный фоб и давящие стены его сознания.
Под затопленными толпами
Домами, площадями…
Незнакомые слова непонятным образом ложились на грудь, сжимали что-то внутри. Странным образом хотелось рвануть рубаху. Удивительное чувство.
Вечная весна в одиночной камере
Слесарев все пел, Хейти не понимал некоторых слов, просто не успевал понять. Слова, как вода сквозь сито, проходили через него, оставляя только смутное ощущение какой-то незавершенности. Хейти даже поймал себя на том, что начинает тихо подпевать Слесареву без слов, просто удерживая мотив, будто подвывая.
Воробьиная, кромешная,
пронзительная, хищная,
отчаянная стая голосит во мне
Вечная весна в одиночной камере.
Хейти не слышал ничего. В голове звякнула мыслишка… Некстати. Напрасная мыслишка, совершенно не нужная ни сейчас, ни потом…