- Не знаете случайно, сколько заплатил Деменский за старую Библию с "автографом" Дарьи Сипенятиной? - будто между прочим спросил Бирюков.
Зарванцев, резко подавшись вперед, вроде не понял:
- С чьим автографом?.. А-а-а!.. Библию по Юриной просьбе я по чистой случайности перехватил на книжном рынке за сто пятьдесят рублей.
- Не дороговато ли? - удивился Антон.
- Нисколько! Для старой Библии - это очень даже дешево. Что поделать? На уникальные издания цены бешеные. Да что там уникальные! За книги современных популярных писателей и то спекулянты берут по десять пятнадцать номиналов.
- Не запомнили того человека, у которого Библию купили?
- Давно это было, товарищ Бирюков... - Зарванцев чуть-чуть улыбнулся. - Представьте себе, теперь уже не могу даже припомнить: у мужчины или у женщины купил.
- Так что же все-таки, Альберт Евгеньевич, могло случиться в квартире Деменского? - возвращая разговор к происшествию, спросил Антон.
- Ума не приложу...
- Вы сказали, будто Деменский грозил Сане...
Зарванцев, словно загораживаясь, испуганно вытянул перед собой руки.
- Что вы, товарищ Бирюков, что вы! Угрозу Юра в горячке выпалил. Остынет, даю слово, пальцем не тронет женщину. Деменский сентиментален, любит копаться в душевных переживаниях, бичевать себя за пустяковые ошибки. Ему прямо-таки не хватает эшафота общественности, и он, казня себя, изобретает свой собственный эшафот. Нет, товарищ Бирюков, подозревать Юру Деменского в чем-то плохом - откровенная нелепость!
- А что об Овчинникове можете сказать?
Зарванцев пожал плечами:
- Когда-то Анатолий в футбольных "звездах" ходил. После пытался стать тренером, но водочка помешала. Поступил по своей специальности в речпароходство, почти в капитаны там вышел, но опять же спиртное... Теперь работает в домоуправлении: не то слесарит, не то снабженческой деятельностью занимается. Мужик пробивной и нахальный, а нахальство, как говорят, - второе счастье...
В прихожей нетерпеливыми очередями затарабанил звонок. Мирно дремавшая собачонка спрыгнула с дивана и, захлебываясь лаем, кинулась к двери. Зарванцев вздрогнул, но открывать дверь не спешил. Звонок гремел все настойчивее. Наконец Альберт Евгеньевич, извинившись перед Антоном, с неохотой вышел в прихожую и дважды щелкнул замком. Тотчас женский голос сердито выпалил: "Почему долго не открывал?!" Зарванцев что-то зашептал. Женщина, громко засмеявшись, оборвала его: "Не пудри мозги! Бабу, наверно, привел? Я щас ей перманент устрою!" В прихожей послышалась возня, дверь распахнулась, и в комнату, пятясь, чуть не упала похожая на долговязого подростка молодая женщина в белой кофточке и джинсах, на которых сзади, пониже пояса, экстравагантно красовалось крупно написанное желтой гуашью: "Толя". Плюхнувшись по инерции на диван, она уставилась на Антона нетрезвыми глазами.