– И что же это за особа? – протянул скверно изъяснявшийся по-французски офицер, чуть ли не зевавший от скуки.
– Этого я не могу вам сказать.
– Ну, давайте письмо, я потом передам…
– Ни в коем случае. Мне приказано передать письмо исключительно в собственные руки, понимаете вы это, английский чурбан?
– Но-но, вы насчет этого потише! – обиделся офицер, во всех отношениях, надо полагать, персона совершенно незначительная, а потому и настроенная использовать все выгоды своего случайного поста, то бишь возможность законнейшим образом быть непреодолимым препятствием на дороге кому бы то ни было. – А то, знаете, достаточно стражу в свисток высвистеть… Я, сэр, при исполнении, надобно вам знать, я на посту…
– Пошлите кого-нибудь к герцогу.
– Вот уж ничего подобного. Его светлость изволит развлекаться, а значит, отрывать его от этого занятия никак нельзя, мне же первому и влетит по первое число, герцог в гневе страшен…
– Да поймите вы, я обязан незамедлительно передать герцогу письмо, может быть поздно…
– А я обязан выполнять приказ, пребывая на ответственном посту. Возвращайтесь-ка вы в Лондон, сударь, а завтра утречком ступайте к секретарям милорда Бекингэма, может, они вас и примут…
– Я с места не сойду, – сказал Атос холодно.
– Ну, это как хотите, как хотите… – зевнул офицер. – Если с этого вот места, то ничего, на эти три ряда плит наша охрана не распространяется. Хоть целую неделю тут гуляйте взад, вдоль и поперек… Но ежели заступите за эту вот воображаемую линию, проходящую начиная с четвертой плиты, то мы вас прямиком сволокем в камеру…
– Я буду дожидаться герцога.
– А если он здесь заночует?
– Я буду ждать его, сколько потребуется.
– Ваше право, ваше право… – скучным голосом протянул офицер. – Только, как я уже говорил, извольте ждать, не переступая воображаемой границы сего сторожевого поста… Иначе последствия для вас выйдут самые печальные. От кого посланы – не говорите, чью особу представляете – решительно неизвестно… Так что, от греха подальше, не препирайтесь со стражей, а ждите себе, сколько влезет…
И он отошел, но предварительно кивнул паре стражников в столь же старомодных кафтанах, и она остановились прямо напротив Атоса, преграждая ему скрещенными алебардами дорогу к лестнице. Атос, насколько его знал д’Артаньян, внутренне кипел, несомненно, но не показал вида. Бросив что-то Гримо, он отошел к самой кромке пристани, поплотнее завернулся в плащ и замер, словно статуя, явно намереваясь и в самом деле простоять тут столько, сколько понадобится, хоть неделю.
Д’Артаньян прекрасно понимал, что не останется неузнанным даже в нахлобученной на глаза шляпе, если рискнет идти к лодке мимо Атоса: в том состоянии, в каком находился королевский мушкетер, все чувства обостряются, гасконец знал это по себе. Кроме того, осталось стойкое подозрение, что они с Атосом прибыли сюда по одному и тому же делу – или почти тому же. Кардинал и Бекингэм связаны меж собой незримыми нитями давно и надежно – вражда порой связывает людей даже теснее, чем дружба, особенно если речь идет о вражде столь непримиримой…