За спиной вновь послышалось тихое фырканье полицейских.
– Тоже боитесь разбойников? – с мнимым участием, почти не скрывавшим откровенной издевки, поинтересовался судья.
– Мало ли что… – буркнул барон.
– Господин судья, – сказал Пушкин, стараясь изъясняться кратко, убедительно и по возможности спокойным тоном. – Документы, удостоверяющие нашу личность, находятся в отеле «У золотой русалки». Владелец, господин Фалькенгаузен, может должным образом нас рекомендовать…
– Всему свое время, – сказал судья. – И с документами вашими ознакомимся самым пристальным образом, и с господином Фалькенгаузеном непременно побеседуем. Собственно говоря, к вам, господин поэт, у меня пока что нет вопросов. Все вопросы в данный момент обращены к вашему спутнику, обладателю потрясающе длинной фамилии… она действительно ваша собственная? В последнее время развелась масса народа, непринужденно именующая себя не данным при крещении добрым именем родителей, а так, как им больше нравится…
– Тысяча чертей! – взревел барон. – Вы на что намекаете, крыса юридическая?
Он вскочил, но двое полицейских, навалившись ему на плечи, моментально вернули в прежнее положение – да так и остались стоять над ним, положив руки на плечи.
– Советовал бы вам воздержаться от оскорблений официальных лиц, особенно при исполнении ими своих служебных обязанностей, – прежним бесцветным голосом произнес судья. – Речь идет не о моих личных обидах, а о престиже государственного чиновника, каковой не должен терпеть ущерба со стороны лиц, подозреваемых в нешуточном преступлении…
– Это в каком еще? – осведомился барон сварливо.
Судья вкрадчиво пояснил:
– Есть веские основания подозревать, что полчаса назад на Карловом мосту именно вы самым беззастенчивым образом убили некоего человека, остающегося пока что неизвестным… Несчастный был поражен в сердце чем-то вроде длинного острого клинка… прекрасный образец коего по странному совпадению находился при вас в тот момент, когда появилась полиция. Кроме того, имеется добропорядочный, не внушающий ни малейших сомнений в своей искренности свидетель, своими глазами видевший, как вы пронзили беднягу шпагой…
– Вздор, – сказал барон резко.
– Господин Кранц, – повернулся судья к полицейскому комиссару. – Ваши люди доложили, что никаких третьих лиц, спасавшихся бегством, на месте трагедии не усмотрели?
– Именно так, господин судья, – почтительно ответил широколицый Кранц. – Бегущего на Карловом мосту было бы видно за полмили… Никого постороннего там не было. Только покойник и эти двое. Бедолага был убит едва ли не на глазах полицейских, кровь была еще свежа. Они – старые служаки, с немалым опытом, ошибиться не могли. Всякого навидались, не новички… По моему разумению, этот вот господин пытается перечить очевидным вещам. Не было там никого другого. Этакая шпага очень даже подходит в качестве несомненного орудия убийства…