Все вроде бы в порядке. Искомого господина Фань Ли, осанистого китаезу пожилого возраста, уже опознали при посредстве активно сотрудничавшего со следствием Ма, тихонечко, где ползком, где на четвереньках доставленного на передний край, а потом опять отправленного в глубь джунглей. Уже сосчитаны все находившиеся в резиденции, числом четверо, уже отмечено профессиональным взором, что все до единого не расстаются с оружием, у кого кобура на поясе, у кого и вовсе трещотка на плече. Уже отдан категорический приказ: пока не будет сцапан живым и невредимым тот, ради которого они сюда явились, стрелять запрещено. Категорически и напрочь. Герои классического романа, пожалуй что, находились в лучшем положении: им-то было разрешено стрелять по конечностям – райская привилегия, что ни говори. Поневоле преисполнишься черной зависти, когда тебе самому запрещено стрелять в о о б щ е. Управляйся, как хочешь, именно конечностями, на то ты и спецназ...
Худой вертлявый малаец с германским автоматом на плече опять пересек небольшой кусочек открытого пространства. Снова в сортир шлепает, третий раз за последние полчаса, съел что-нибудь не то, болезный, пузико испортил... А господин Фань Ли уже во второй раз за те же полчаса выбрался на бережок, торчит там, задумчиво созерцая безмятежную гладь лагуны, – то ли страдает тягой к прекрасному и любуется сейчас пейзажем, то ли прикидывает, как бы половить рыбку. Рыба здесь непуганая, так и плещет...
Оба! К нему шустро подбежал молодой китаец, что-то почтительно залопотал. Выслушав его, дворецкий величественным скупым жестом отослал подчиненного обратно в дом, а сам остался стоять на прежнем месте, глядя теперь в небо – лазурное, необозримое и чистое, не обремененное ни единым облачком. Что, кстати, только раздражало, да что там, откровенно злило – как прекрасно работать в ливень, грозу и бурю, когда лупят молнии и порывы ветра гнут деревья... Когда разверзаются хляби небесные и к л и е н т у р а сидит под крышей, носа наружу не высовывая, ведать не ведая, что снаружи бесплотными тенями пошли на бросок непрошеные визитеры. Ах, какое все же удовольствие – работать посреди буйства стихий...
Мазур прислушался и понял, что ему нисколечко не чудится. Это не верещанье птиц, а тонюсенький, едва слышный стрекот мотора. И он крепнет, усиливается, приближается...
На фоне поросшего буйными джунглями откоса на том берегу вдруг мелькнул знакомый гидроплан, белый, с двойной синей полосой вдоль всего фюзеляжа, от кожуха мотора до хвостового оперения. Прошел над лагуной, снижаясь, исчез из виду, вновь появился, уже летя в противоположном направлении. Неприятный сюрприз, что и говорить. Число подлежащих урегулированию аборигенов, похоже, резко возрастет, что положительных эмоций никак не вызывает...