Рядом с его головой в пол звучно ударила пуля – оживились снайперы на крыше. Поздно, он уже успел втащить сумку за ремень в кухню, сам заполз туда, по-пластунски подобрался к подоконнику, в мертвую зону. Его перемещение не осталось незамеченным – вновь, длинными очередями, заработал автомат, кроша стекла кухонного окна, аккуратная кухонька во мгновение ока обрела насквозь сюрреалистический вид – глубокие выбоины на стене, посуда с подвесной полочки валяется на полу в виде разноцветного крошева осколков и осколочков…
А потом? Соскользнут по тросам с верхних этажей, забросают ослепляющими гранатами, рано или поздно подорвут и вторую дверь…
Его прижали плотно. Не высунешься, а о прицельных выстрелах и думать нечего. Так и придется валяться, пока не войдут… Мысль эта была нестерпимой, за ней длинным шлейфом тянулись вовсе уж унизительные картины: бетонные казенные коридоры, камеры, допросы, суд… Вышка. Не стоит обольщаться – даже если докажут только половину исполненных им преступлений, этого хватит…
Слева, под черепом, все сильнее чувствовалось незнакомое неудобство – пульсирующий шар вел себя как-то иначе, как никогда прежде. И Родион содрогнулся, осознав, что где-то на дальних подступах крохотной искоркой тлеет страх…
Почему его не схватили, когда шел в кафе? Не знали, что он собирается делать, в самом деле не следили? Или то, что он в «Казачьей ладье», Рыжую вполне устраивало?
На улице раздался жестяной, неестественно мощный голос:
– Внимание, Раскатников! Выбросьте оружие в окно и выходите на балкон с поднятыми руками! Гарантируем непредвзятое разбирательство вашего дела!
Надо же, на что вздумали купить… Родион осклабился, сжавшись в комочек под окном.
– Внимание, Раскатников! – надрывался мегафон. – У вас нет ни единого шанса, бросьте оружие и выходите!
– Сейчас брошу, – сказал он сквозь зубы.
Не сдвигаясь с места, неестественно выгнув руку за спину, ухватил стоявшую под столом бутылку с ацетоном. Вырвал пробку, вылил содержимое в сумку, чиркнул зажигалкой. Взметнулось бледное пламя, пахнуло жаром, ногой он отшвырнул сумку на середину кухни. Занялось на совесть, горели доллары и рубли, в братском единении пылали президенты и «голый на телеге». Чтобы никто не попользовался кровным, трудами нажитым…
Но страх креп. Как сквозь пелену, до него понемногу начинало доходить, что это – всерьез. Что его поймали. Что он никогда уже не сможет вернуться домой, ходить по улицам, спать с женщинами, есть вкусное…
Мегафон возобновил свои казенные увещевания. Родион не слушал – он пытался понять, что крылось за услышанными позавчера словами мертвой Лики: «Восемнадцатый день…» Почему-то сейчас именно это было самым важным.