Они переглянулись.
– Ну, командир? – спросил Кацуба.
– Что тут думать, – сказал Мазур. – Коли уж сложности возможны, но не обязательны. Янкесы добрались благополучно, авось и нам повезет.
– Правильно, – поддержала Ольга. – Возможный грозовой фронт – это вам не зенитки...
Они уставились в чистейшее голубое небо, кое-где украшенное белыми мазочками облаков. Небо как раз внушало повышенный оптимизм.
– Прорвемся, – кивнул и Кацуба. – Лично мне придает уверенности другое обстоятельство. Численность противника. В схожей ситуации, помнится, старина д’Артаньян с хищной такой улыбочкой обратился к Портосу: «Ты слышишь, барон? Их только четверо».
– А в самом деле... – сказал Мазур. – Классику я уважаю. – Он обернулся и крикнул пилоту: – Луис! Мы летим!
– Как скажете, сеньор...
Погрузка длилась недолго. Кроме двух сумок с тщательно завернутыми в тряпки автоматами и винтовками они брали еще две крохотные палатки, только что купленные в городе, немного консервов, аптечки, дюжину баллонов с питьевой водой и прочую мелочь вроде биноклей, мачете и складных спиннингов. К вящему удовольствию Мазура, объемистая сумка с Ольгиными нарядами осталась в камере хранения, потому что брать их на Ирупану было бы форменным идиотством. Парочки запасных маек вполне достаточно.
Самолетик оторвался от земли довольно лихо. Мелькнули лачуги с телеантеннами-тарелками и глазевшая на самолет оборванная детвора, секунд через десять под крылом пронеслись округлые высокие холмы, и двухмоторная кроха, задрав нос, полезла выше. Далее простирались леса, казавшиеся сверху сплошным ковром косматой зеленой ваты, кое-где рассеченной просеками и узкими коричневыми дорогами. Слева показалась Панамерикана, но они тут же потеряли ее из виду.
Они с Кацубой сидели сзади, а Ольга – на почетном месте, в персональном кресле рядом с пилотом. Мазур не мог разобрать ни слова в его скороговорке, но не требовалось знания языка, чтобы понять: павлин распускает хвост так, что бедные перья скрипят от натуги, а дама подыгрывает, не выходя из тех же рамок приличий. Жаль, совершенно непонятна жестикуляция: у них тут своя система. Торговка на рынке лупит правым кулаком по левому локтю, что означает: «За грош готов удавиться, жмот!» Нажимаешь большим пальцем на нос, остальными шевелишь у левой щеки, и собеседник знает, что ты только что заверил: «После дождичка в четверг!» Прижимаешь большим пальцем мизинец другой руки к ладони: «Клянусь родной мамой, так все и обстоит!» И, наконец, ни в коем случае не нужно показывать кому бы то ни было два пальца, растопыренные в виде латинского V – любимый жест Черчилля здесь означает вовсе не «викторию», а примерно то же самое, как если бы вора в законе в глаза назвали «Машкой».