– Ну, и что дальше? – спросил Мазур чуть растерянно, держа гоп-компанию под пистолетом.
Ольга прошла под надстройку, выволокла целую охапку карабинов и помповушек. Перенюхала все дула, удовлетворенно кивнула. Выстрелила вверх из четырех, сноровисто работая затворами, выбросила стреляные гильзы – все это у нее получалось удивительно быстро и ловко. Сравнила с теми, что лежали у нее в кармане, продемонстрировала парочку Мазуру:
– Видишь?
– Что тут непонятного... – проворчал он. – Вот эта парочка – из одного ствола, и эта… Дальше можно не проверять, и так ясно...
Усатый, старательно сцепив на затылке руки, что-то громко забурчал, с каждой новой фразой повышая голос.
– Клиент малость оклемался, – прокомментировал Кацуба. – Начал вспоминать о гарантированных конституцией демократических свободах – адвокатах, ордерах на арест, уликах... Стволы эти он на берегу нашел, плыл себе, а они кучей лежали...
Ольга заговорила – чеканя слова, с легкой брезгливостью, усатый сразу притих, обмяк.
– Ага, – шептал Кацуба. – Уверяет, что наш индейский следопыт прекрасно запомнил следы тех, кто жег селеньице, сейчас мы его позовем, и он вмиг опознает подошвы... На пушку берет девочка, но, похоже, угодила в точку, вон как поникли... Так, теперь он говорит, что в конце-то концов белые люди всегда смогут договориться, не стоит так сердиться из-за каких-то барбарос, которые и не люди вовсе, опять про адвоката затянул...
Не похоже было, чтобы Ольга раздумывала. Она крикнула что-то, перегнувшись через борт, – и на катер перебрался Бокаси, с ходу уставившийся на пленных так, что они сбились потеснее.
Ольга заговорила – с расстановкой, почти весело, Бокаси вдруг осклабился, взял «гаранд» на изготовку.
– Ничего себе дела... – шепнул Кацуба. – Она им дает выбор – будет считать до двадцати, и только потом наш Чингачгук откроет пальбу. Кто успеет доплыть до того берега и смыться в чащу – пусть считает, что ему повезло.
Мазур дернулся, хотел схватить ее за рукав, что-то сказать – и остался на месте. Вспомнил покойника, бледные края жуткой раны. Подумал, что в селении, конечно же, были женщины и дети. Б ы л и.
И остался стоять, сжав зубы. Жалость и слабые проблески гуманизма куда-то моментально улетучились. В душе остался мерзкий осадок, но препятствовать, вмешиваться, что-то доказывать он попросту не мог. Может и открутиться усатый – адвокаты, связи, денежки, казуистика судебного процесса... Да и нет у них ни времени, ни возможностей, ни желания волочь эту банду вкупе с орудиями преступления до ближайшего полицейского участка, который располагается где-то в паре сотен километров...