Наконец Ирка решила, что добер получил свое, и выпрямилась, тяжело дыша. Больше всего она напоминала мне сейчас загнанную в угол разъяренную самку леопарда. Очень сексуальную самку, надо сказать. Несмотря на общую слабость здоровья и отсутствие перспективы, у меня стоял, как у молодого. Но ее глаза отпугивали, отвращали, словно глазницы трупа, в которых копошатся черви. В ней появилась какая-то неумолимая, непредсказуемая и зловещая сила. Ничего подобного я раньше не замечал.
Шрам, пролегавший от виска до скулы, был очень тонким и приобрел багровую окраску. Казалось, он снова кровоточил, как в тот далекий день, когда в зимнем воздухе порхала ослепительная бритва. Моя подруга была помечена смертью, и я осознал, что у меня нет выбора…
Чтобы не встречаться с нею взглядом, я склонился над Гошей и обнаружил у него на поясе связку ключей, среди них один универсальный. В нагрудном кармане халата лежала помятая и безнадежно испорченная магнитная карточка. Потом, преодолевая позывы к рвоте, я начал обыскивать то, что осталось от «хвоста». «Анх» срезало вместе с головой при страшной атаке Фариа, и я нашел побрякушку в складках халата.
Крест был ледяным, хотя до этого покоился в луже теплой крови. Он как раз поместился в моей ладони. Я долго смотрел на него, пока мне не начало казаться, что по полированной поверхности металла скользят зыбкие тени…
Блеск креста завораживал; он излучал нечто, чему я до сих пор не подберу названия. А холод становился нестерпимым; руку охватывало оцепенение.
Слева в поле зрения появился чей-то черный силуэт и начал медленно приближаться. Я скашивал глаза, и все равно мне не удавалось рассмотреть его.
Ирка отвлекла меня от этого дурацкого занятия. Она обхватила сзади мою голову и прижала к себе так крепко, что чуть не сломала мне шею. Я задыхался, но терпел. На мою окоченевшую руку капали ее горячие слезы. Однако я не мог избавиться от наваждения – казалось, нечеловеческое существо следит за мной из разрытой могилы…
Вот я и добрался до «чертовой дюжины», и, конечно, ничего хорошего в этой главе не происходит.
Заниматься мародерством было противно, но не противнее, чем подыхать в психушке. Я стащил с обоих санитаров джинсы и присовокупил к своему кресту еще один. Чем бы ни оказались эти железки на самом деле, вреда от них не будет, решил я (интересно, кто внушил мне подобную глупость – и не были ли виной тому сами амулеты?).
Джинсы болтались на моих костях, как галифе на пугале; на Ирке сидели чуть получше, потому что ей достался «рэнглер» с добавкой искусственного волокна. Кстати, мы с нею до сих пор не обменялись ни словом, находясь в каком-то речевом ступоре. Под халатами на мертвецах обнаружились не очень чистые маечки: одна с эмблемой «Green Peace», другая с рисунком, залитым кровью, под которым было написано по-английски: «Накорми моего Франкенштейна».