Итак, Мирон. Его система охраны. По большому счету, никакой системы не существует. Вчера Горелов под видом безобидного грибника тщательно обследовал подступы к загородному дому, в ветвях толстого старого дерева оборудовал укрытие, из которого придется стрелять. Наслушавшись рассказов о Мироне, он действовал сперва настороженно, но под конец едва не расхохотался. Всю охрану составляли два парня лет двадцати с небольшим, отличавшиеся ко всему прочему пристрастием к бутылке и постоянно резавшиеся на веранде в карты. Сам Мирон, которого Виктору описали как хитрого, матерого волка, беззаботно разгуливал по саду, трясясь мелкой дрожью от последствий многодневного запоя. Горелов даже пожалел, что начал готовиться по всем правилам киллерского искусства. Надо было сразу брать с собой винтовку и перестрелять всю толпу, как перепелок.
Ерундовое дело! И почему за него такие деньги заплатили?!
Все так. Для профессионала гореловского уровня пристрелить Мирона действительно не составляло большого труда. Но не человек определяет время своей смерти. Она приходит, когда он выполнит свою миссию на земле либо когда окончательно истощит терпение Господа Бога. Скорее всего, именно второе обстоятельство определило судьбу Виктора. Смерть уже занесла над преуспевающим убийцей свою кровавую косу. Мирон и впрямь не подозревал о нависшей опасности. Впервые за всю жизнь подвело проверенное чутье. Виной всему было прескверное расположение духа, в котором бандит пребывал последние несколько дней. Узнав о бегстве Кирилла, Мирон пришел в такую ярость, что, казалось, вот-вот его хватит инсульт. Лицо налилось кровью, подскочило давление, глаза почти вылезли из орбит. Получив известие, что Кирилл вместе с дружками благополучно смотался, он ушел в тяжелый запой. Мирон пил, как никогда в жизни, в пьяном бреду изобретая самые изощренные пытки для бывшего друга. В тот день, когда Горелов осматривал подступы к дому, он наконец остановился и до вечера бродил по саду, но, поглощенный всецело ужасными похмельными мучениями, ничего подозрительного не заметил. На следующее утро, все еще «болея», но не так сильно, Мирон отпарился в бане, пару часов поспал, а потом в почти приличном самочувствии пошел погулять в лес. Свежий прохладный воздух, тишина, одиночество и мягкий, пружинящий мох под ногами подняли настроение, полностью изгнав остатки похмельного синдрома. Мирон вновь обрел способность трезво рассуждать, конечно, настолько, насколько это было возможно для его замутненной безумием головы. Мысли вернулись к Кириллу.