– Рассказывая о цели операции, вы произнесли слова «перевербовать... если получится», – вежливо напомнил я. – А если не получится?!Мне так и оставаться до конца жизни в шкуре американского полковника?!
– Должно получиться... Должно! – посуровел глазами шеф. – Ну а если вдруг сорвется – Андерсена аккуратно ликвидируют, а тебя вернут в «родные пенаты». Как именно это осуществят, я не знаю. А к тебе за четыре часа до ликвидации подойдет человек и произнесет пароль «Валгалла». Далее – в точности следуй его инструкциям... На случай же непредвиденных осложнений вот, возьми. – Он протянул мне серебристого цвета мобильник. – Соединяет только с одним номером, запоминать который не обязательно. Просто нажмешь кнопку «Redial», назовешься именем Чарли и коротко изложишь ситуацию. Более подробная инструкция в папке. – Полковник помолчал, пожевал губами и тихо добавил: – Я все-таки надеюсь, что операция пройдет более-менее гладко и тебе не придется пользоваться ни паролем «Валгалла», ни экстренной связью. Ладно, иди изучай досье. А после обеда познакомишься с руководителем «Броска кобры» генерал-майором Нелюбиным Борисом Ивановичем, – начальник отдела тяжело вздохнул, подманил меня рукой и чуть слышно шепнул на ухо: – Будь с ним поосторожнее! Он, естественно, не предатель, но... тип еще тот! Впрочем, сам увидишь. Удачи тебе, Дима. С Богом!!!
Три дня спустя.
Перелесок у загородного шоссе.
17 часов 48 минут.
В лазурном небе плавали легонькие кружевные облачка. Ласково, но немного устало светило готовящееся к заходу солнце. Воздух пах осенней прелью. Наш «БМВ» со спущенными боковыми стеклами стоял в центре небольшой поляны, в метрах в пятидесяти, за одетыми в золото деревьями шумело оживленное шоссе, соединяющее Н-ск с международным аэропортом Шемякино. От поляны к шоссе вела широкая, удобная тропа, вероятно, специально подготовленная. Я устроился на переднем сиденье автомобиля и без удовольствия тянул крепчайшую гаванскую сигару (именно такие предпочитал мистер Андерсен). А рядом на водительском кресле расположился плотный угрюмый детина с «Кенвудом» на коленях. Один из доверенных сотрудников генерала Нелюбина. При встрече он лаконично представился Иваном, а потом, за три с лишним часа пребывания в перелеске, произнес от силы пять-шесть слов. Хотя неудивительно. Как я успел заметить, ребята из команды Нелюбина не отличались разговорчивостью... Устав мучиться с сигарой, я затушил ее в пепельнице, прокашлялся, отхаркнул никотиновую мокроту и покосился в переднее зеркальце. Ну, вылитая копия Эрика Андерсена! И одежда (нелюбинские агенты в США прислали подробное описание его гардероба), и морда лица. Мать родная не отличит. (В смысле американская, не моя.) Кстати, в данном направлении конторским гримерам даже трудиться особенно не пришлось. За истекшие трое суток я здорово постарел и без их помощи. Высох, осунулся, обзавелся несколькими морщинами и тусклым недобрым блеском в глазах. С утра до ночи я почти без отдыха штудировал увесистое досье Андерсена, оказавшегося на редкость отвратным субъектом (пять раз казнить, и то мало!). Заучивая наизусть десятки страниц текста, отпечатывал в памяти фотографии его знакомых и подробные справки о них, старательно перенимал повадки, привычки и вкусы «объекта». Пренеприятнейшее, доложу вам, занятие! Во всем этом имелось лишь одно светлое пятно – в отличие от большинства своих американских коллег полковник не был гомосексуалистом. Слава Тебе Господи! Не хватало мне только извращенца изображать. Для полного «счастья»... Спать я ложился очень поздно, обязательно со снотворным и до утра мучился кошмарами. То мне снились кровавые «подвиги» Андерсена в Афганистане (советских времен), в Боснии, в Герцеговине, в Косово, в Ираке... То я вновь тащился сквозь темноту по узкой, корявой тропинке с непосильной ношей на спине. Все чаще возникало желание избавиться от нее, сбросить на землю. Сердцем я чуял, что делать этого ни в коем случае нельзя. Однако искушение с каждым разом усиливалось...