– Что мне делать-то? – спросил Валюшок. – Не в том смысле, что деваться некуда, а делать-то что?
– Как обычно – держать мне спину. Пойдем.
Чистая и опрятная лестница вела их на пятый этаж.
– Ты раньше это делал? – буркнул Валюшок Гусеву в спину.
– Дважды, – ответил тот.
– И что было?
– Оба раза пришлось стрелять.
Валюшок тяжело сглотнул, кашлянул и снял игольник с предохранителя.
– А где этот участковый? – вспомнил он. – Как же мы на такое дело и без мента? Дело-то не уголовное, гражданское.
– Он боится. Сказал, все что надо задним числом подпишет, а с нами идти – ни-ни.
– С-скотина… – прошипел Валюшок.
– Отнюдь, – мягко сказал Гусев. – Нас ведь разгонят, а ментам оставаться. Кому же охота за чужие грехи…
«Вот именно – грехи, – подумал он. – Кто нас ждет там, наверху? Только бы не даун. Все, что угодно, только не даун. Ведь не смогу же… Урод должен быть уродом, вызывать отвращение, желание сделать так, чтобы он исчез из нашего мира быстро и навсегда. Дауны, выросшие в семьях, не такие. Ни у одного нормального человека на них рука не поднимется. Дети с синдромом Дауна, если с ними хорошо занимались родители, превращаются, как правило, в милейшие существа. И когда они становятся взрослыми, им можно только сочувствовать, но никак не ненавидеть. Их словно лишили ненужной части разума специально, чтобы оставить счастливыми. Детьми. Нужно признаться, с даунами выбраковка промахнулась. Обществу нужны убогие. Не бесноватые и юродивые, а именно убогие. Чтобы жалеть. Как раз жалости нам сейчас не хватает, не осталось ее в стране ни на грош. Вот давешняя тетка, которая грабителя пожалела… Встал на дороге суперагент Пэ Гусев со своей лицензией на убийство и всю проявленную гражданкой потерпевшей жалость низвел даже не до нуля, а в минус загнал. Переработал в ненависть. Уф-ф… Нет, это не может быть даун. Их вычисляют стопроцентно на ранних сроках. До трех месяцев, кажется».
Гусев позвонил в дверь и отстегнул с груди значок.
– Только не вздумай разговаривать, – бросил он через плечо. – Молчи и держи мне спину. Увидишь, я все сделаю наилучшим образом. Стыдно не будет. И вообще, это не Гусев с Валюшком, это государство пришло. А государство, как известно, – аппарат насилия.
– Кто там? – спросила из-за двери женщина. Голос у нее был донельзя настороженный.
– Извините, пожалуйста, это Агентство социальной безопасности, – сказал Гусев, демонстрируя значок дверному глазку. – Старший уполномоченный Гусев, уполномоченный Валюшок. Мы должны задать вам несколько вопросов.
За дверью повисла гробовая тишина. Правило «мой дом – моя крепость» в Союзе позволяло забаррикадироваться в своей квартире даже от милиции, буде та явится к вам без постановления на обыск. Но в отношении АСБ никакие правила не действовали. Жать на кнопку и разговаривать с жильцами Гусев был не обязан, он мог без лишних церемоний просто взломать дверь. Тем более – эту, хлипкую и древнюю.