– Мужики говорят, эта баба называла тебя по имени и представилась твоей родственницей.
– А они?
– Они показали ей твой флигель.
– А мою одежду они не дали ей понюхать, в мой горшочек пописать и на моей кроватке переспать?
– Кто ж знал, что она киллерша?..
Славка опустился на корточки и стал пересыпать из ладони в ладонь песок. Гера безотрывно смотрел на черную сколопендру, которая бежала по булыжнику. Она была похожа на маленький железнодорожный состав с ногами.
– Может, пойти в милицию? Честно рассказать про эту бабу, составить ее фоторобот?
– Ага, в милицию он пойдет! И что после этого изменится в твоей убогой жизни?
– Дадут охрану, газовый пистолет, рацию. Может, бронежилет в аренду…
– Следственный изолятор на тридцать суток дадут тебе в аренду, а не бронежилет, – поправил Славка. – Ты же, чудила, почти что соучастник!
Опять Гера его слушал и во многом соглашался с его словами.
– Нет, я все-таки пойду. На душе спокойнее будет.
– Давай, давай! – кивнул Славка. – Милиция давно не слушала баек про женщину в черном, которая стреляла со стены из складной винтовки. Кто это подтвердит? Кто, кроме тебя, ее видел?
– А ты разве не видел? – осторожно напомнил Гера.
– Я спрашиваю, кто на стене ее видел?! Кроме покойника, кто ее еще видел на стене?!
– Может быть, там еще были какие-нибудь бегуны? Или туристы. Мало ли кто по Истукану бродит…
– Может быть. А может и не быть. А если эти туристы видели только тебя? Придут к следователю и скажут: слышали выстрел, видели этого альпиноида на веревке. Правда, тогда он был волосатый, а теперь лысый. Нарочно, гад, постригся, чтобы мы его не узнали.
– Не ори так громко.
– А ты не прикидывайся дураком! В милицию он собрался! Тогда давай сразу прощаться лет на пятнадцать.
– М-да, постригся я, конечно, зря. Погорячился…
– Ты погорячился, когда на этот свет родился с такой изуверской совестью!
Со стороны Славка выглядел, наверное, очень забавно: сидит человек на корточках в кустах и громко разговаривает сам с собой. И чего, спрашивается, нервничает, голос повышает? Ему какое дело, что с Герой случилось? Зачем это показушное участие и сострадание? Через час он уйдет в горы и неделю будет занят своей группой, зацикленной на любви и острых ощущениях. Громкий голос – это всего лишь маска сопереживания: кричит, значит, волнуется, хочет помочь. Никому чужие проблемы не нужны. Ни Микитовичу, ни Славке, ни милиции.
– Ладно, – сказал Гера, поднимаясь с земли и отряхивая колени. – Спасибо. Этого достаточно. Можешь идти.
– Дурак ты, – заботливо осудил его Славка. – Этого недостаточно. Я придумал, куда тебе надо идти.