Я покосился на ноги Филина, затем на грудь, руки и голову. Никаких заметных следов ранения не было заметно.
– Я умею только смазывать зеленкой царапины и снимать рассолом похмелье, – мрачно признался Влад.
Филину было не до шуток. Он провел рукой по лицу, которое источало капли пота, словно оконное стекло в дождливую осень, и посмотрел в упор на меня.
– А вы?
Я пожал плечами.
– Увы! Но у нас, если не ошибаюсь, Мила врач.
– Сюда ее! – тотчас приказал Филин, и глаза его широко раскрылись, как у умирающего от жажды при виде стакана воды.
– А что, собственно, случилось? – поинтересовался Влад. Его, как и меня, донимало любопытство. – Может быть, мы чем-нибудь поможем?
– Сюда Милу!! – вдруг несдержанно, с необыкновенной яростью крикнул Филин и передернул затвор автомата.
Мила, по-моему, сама нуждалась в медицинской помощи. Она стояла в коридоре у разбитого окна, подставляя ветру несвежее, уставшее лицо и, по-рыбьи открывая рот, глубоко вдыхала горячий воздух.
– Как вы себя чувствуете? – вполне искренне спросил я.
– Отстаньте от меня, прошу вас, – слабым голосом ответила Мила, даже не взглянув на меня. Одной рукой она комкала край занавески, словно испытывала сильную боль и сдерживала себя, чтобы не кричать.
– Филин требует врача.
– Но при чем здесь я? Вы же прекрасно знаете, кто я!
– Надо продолжать игру, – терпеливо объяснил я. – Один раз вы представились врачом. Если сейчас откажетесь, то последствия могут быть плачевными.
Мила молчала. Ей все еще было дурно, и на то, чтобы продолжать игру, у нее не было сил. Но возразить ей было нечем.
– А что с ним? – недовольным голосом, с каким замшелый бюрократ идет на уступку, спросила Мила.
– Не знаю. Но выглядит он неважно.
– И как, по-вашему, я буду его лечить?
– Пощупайте у него пульс, посмотрите на язык, оттяните веко! Скажите, что он, должно быть, что-то не то съел, – зашипел я, озираясь по сторонам. – Мне, что ли, учить вас притворству и лицемерию?
Мила покосилась на меня и скривила рот, словно выпила дешевой водки.
– Это на что вы намекаете? Умник какой!
Она продолжала стоять, выдерживая паузу, без которой самолюбие было бы сломлено.
– А где его напарник? – зачем-то спросила она.
– Я выкинул его с поезда.
– В самом деле? Вы так легко признались в этом. Тогда, может быть, сознаетесь, что ударили проводницу?
– Бога ради, не тяните время, он может открыть стрельбу!
Мила покачала головой, поджала губы и отошла от окна. Но вместо того, чтобы направиться к Филину, она зашла в свое купе и, встав напротив зеркала, стала причесываться. Я чувствовал, что мое терпение на исходе.