За дверью послышался шорох. Все напряглись. Акулетта вспомнила про кота. Может, зверь вышагивает, выгибая спину скребет порог, уцелел кот? Изнеженный, промытый, надушенный лучшими парфюмами хозяйки, такому раз ткни кованным ботинком в морду, глядишь, издох. Акулетта еще раз обежала взором защитников с шампурами и разводными ключами. Всех отдала б за кота, все их жизни загубленные и подлые за одного кота, не раздумывая. Шагнула к двери, и мужики горохом посыпались от двери с расчетом, что если начнут палить, оказаться вне досягаемости пуль. Акулетта от двери на отступала, жуткая усталость поразила ее сразу после нажатия кнопки, пришло успокоение: будь что будет, если конец, то и не понадобится горбатиться, снова карабкаться, снова гнуться, вертеться, целовать щербатые рты, гладить сальные, редкие волосенки, эх, ма, припомнилось из далекого детства, из уст соседки, что лузгала семечки на завалинке, ухарское: эх, ма, никак не подходящее, не ожидаемое в устах женщины, обликом и повадкой напоминающей богатую итальянскую аристократку.
Дурасников проснулся от сухости во рту, включил ночник, нащупал, не глядя вниз, тапочки и побрел в туалет. Сливной бачок выплюнул воды с хрипом и негодованием. Дурасников завернул в ванну, ополоснул руки, оглядел в зеркале во всю стену красную рожу с заплывшими щелями глазенок, дотронулся до набрякшего века и тут уперся взором в левую подмышку, отраженную в зеркале, а в подмышке ядреный гнойник. Фу ты, ну ты! Дурасников сызмальства заимел склонность к фурункулезу, намаялся по-молодости, потом соки жизни поприглохли, научился их усмирять зампред густой смазкой йодом, и вот вдруг вылез бугор с бело-зеленой головкой, как раз накануне поездки в баню, накануне решительного штурма подруги Наташки Дрын, обещающей ласки Светки, который предопределил себе Дурасников в грядущую субботу. Зампред вытянул ящик с лекарствами: переворошил разноцветные таблетки в целлофане, горчичники, пипетки, десяток упаковок перцового пластыря и, наконец, откопал пузырек йода. Толстые пальцы неуверенно вытянули резиновую пробку, Дурасников ваты не взял, хотел приложить горлышко пузырька к гнойнику, прижать плотно и окатить наглое вздутие прямо из стекляшки... неожиданно в спальне сорвался будильник, фальцетно и неправдоподобно громко в тишине ночной квартиры, пальцы Дурасникова дрогнули, скользкое тельце пузырька вывернулось и, разбрызгивая йод по сторонам, полетело к полу. Любимые тапочки зампреда покрыли вызывающе черно-коричневые пятна, на полу растеклось напоминающее дулю озерцо, а на полах светлого халата, только что купленного на доставшиеся в подношение чеки, зачернели полосы, будто ветвящиеся рукава дельты реки, мощно впадающей в море.