– Слушай, ты поосторожнее, – серьезно сказал Владимир, проглатывая последний кусок соленой, жесткой колбасы. – Если тебя поймают, то я, разумеется, ничего не смогу сделать, а так… потерпи до лета. Летом я получу распределение и уеду на службу, а ты, если хочешь, поедешь со мной. Поедешь, Северьян?
Северьян аккуратно сложил тряпицу, сунул ее за пазуху, встал и тронулся к дверям. Уже на пороге посмотрел на Владимира и спокойно, как о само собой разумеющемся, сказал:
– Знамо дело, поеду. Только уж в Сибирь не рас-пе-ре-деляйтесь, комарья там, будь оно неладно, злей волков… А я уж не попадусь, будьте покойны. Не таковский.
Слово свое Северьян сдержал и за всю зиму ни разу не оказался в полиции. По выходным дням он неизменно торчал в гостевой со свертком еды, которую они уминали наперегонки вдвоем с Владимиром. На прощанье Владимир всучивал ему деньги – часть небольшого капитала, который изредка посылал ему Фролыч. Сначала Северьян отмахивался и уверял, что может и своими поделиться с барином, потом, видя, что Владимир искренне огорчается, начал деньги принимать. Владимир объяснял ему:
– Пойми, дурак, мне так спокойнее. Хоть три дня ничего не украдешь.
– Это навряд ли, ваша милость… – скалил зубы Северьян.
– Терпи, брат, терпи. Весна скоро, недолго нам осталось.
В начале лета в училище пришли вакансии. В числе первых учеников Владимир не был, мешали низкие баллы по математике и фортификации, и его направили в часть, расположенную под южным городком Никополем, – место, куда и Макар телят не гонял. Прощаясь с генералом Черменским, Владимир выслушал от него суховатое наставление о том, как держать себя в части с начальством, подчиненными и другими офицерами, дал слово не пить, не играть в карты на свое и тем более на солдатское жалованье и готовиться сразу после обязательных двух лет службы поступать в Военную академию. Затем он получил триста рублей от отца, прогонные деньги от училища и вместе с Северьяном отбыл к месту несения службы.
С Северьяном сразу же возникла проблема: своя прислуга среди офицеров не приветствовалась, обычно ротные командиры брали себе денщиков из солдат своей роты. Владимир понимал, что единственной возможностью оказаться вместе было записать Северьяна вольноопределяющимся и отправить в казармы, но ему и в голову не приходило предложить такое своему вольному бродяге. Северьян заговорил об этом сам и совершенно спокойно пошел в солдаты. Теперь он числился Владимировым денщиком, жил у него на квартире, чистил ему платье и сапоги с той же сноровкой, с какой делал все на свете, бегал за папиросами, топил печь и сопровождал Владимира в его редкие поездки в Никополь к проституткам: молодой мужской организм упрямо требовал своего.