В лесу было тихо и почти тепло. Новый полушубок из рысьей шкуры так нравился Смеяне, что она заботливо обходила каждую корягу, где могла бы испачкать его или порвать, ласково гладила ладонью блестящий пятнистый мех. Новая одежда так ловко и естественно сидела на ней, как будто она надела свою собственную, родную шкуру. Даже двигаться в ней было легче, удобнее.
Бабка Гладина по привычке ворчала, что нечего трепать дорогой подарок каждый день, чай, не воеводская дочь из Лебедина, но Варовит махнул рукой: пускай носит, ей ведь подарено. Да и гости, сваты из Чернопольцев, могут приехать нежданно – так пусть глядят на товар во всей красе.
Однако новое положение почти сговоренной невесты нисколько не радовало Смеяну. О приданом она могла не беспокоиться: в сундуке полудянки еще оставалось полным-полно разного добра, но она даже не смотрела в его сторону, задвинула в угол и прикрыла старым мешком, чтобы узорные бронзовые накладки на боках и крышке не бросались в глаза и не напоминали о прежней глупости.
«Богатства, вишь, захотела! Красоты ненаглядной! – бранила Смеяна сама себя. – Женихи передрались! Радуйся! Что же ты не радуешься?» Как Смеяна ни старалась, она не могла представить себя женой ни Премила из Чернопольцев, ни Заревника из Перепелов. Родичи называли ее счастливой, но, похоже, Смеяна меньше всех знала, что же это такое – счастье. Безмятежная радость чистой души, молодого задора и воли была у нее всего полгода назад, неосознаваемая, как здоровье. Но это счастье ушло, а что осталось?
Называют ее теперь красивой – ну и что? Сундук с приданым боярышне впору – ну и что? Два наилучших жениха спорят за нее – ну и что?! Может быть, другие девушки, Верёна, Коноплянка, Веснянка, и были бы счастливы на ее месте. Но Смеяна сейчас острее прежнего ощущала, что она, со своими кошачьими глазами, неслышным шагом, звериным чутьем на травы и неудержимым стремлением к воле, есть что-то совсем другое. И счастье у нее должно быть какое-то другое, свое. Но какое?
В свежем лесном воздухе, среди застывшей прели павшей листвы раздавались звонкие железные удары. Никто не ходил с топором в дубраву Творяна. Значит, это он сам. Смеяна нашарила под полушубком свое ожерелье и коснулась пальцами рысьего клыка, словно хотела занять у него смелости. После Купальской ночи, когда она нарушила науз и порвала заклятье, наложенное Творяном на Грача, ведун сердился на нее и не хотел даже разговаривать.
С тех пор Смеяна почти полгода к нему не ходила, но теперь шла, не в силах больше самостоятельно искать ответ на эти мучительные вопросы. И вопросы такие, что, кроме ведуна, некому и сказать. Кто я такая? Правда ли я приношу удачу? И кому? В чем моя судьба, в чем мое счастье? Идти ли мне за Премила и быть как все, или… А что такое это «или», Смеяна не смогла бы объяснить.