– Пойдем, пойдем! – Миломир хлопнул княжича по плечу. – Погуляй, пока можно. На другую зиму уж не до посиделок будет…
«Погуляй, пока можно». Светловой вспомнил, что эти или похожие слова сказала ему мать в Ярилин день. В тот день, когда… И дымная гридница исчезла, в лицо пахнула душистая свежесть березняка, Леля-Белосвета, как наяву, встала перед ним. Он снова видел ясные голубые глаза, чувствовал на своем лице ласкающие прикосновения ее нежных рук. Легкая радуга, свежесть первой листвы, волны тепла и прохлады кружили ему голову.
– Эй, сокол! – Голос Кременя вырвал его из забытья.
Воевода протягивал Светловою плащ на меху. Благодарно кивнув, княжич стал одеваться, но никуда идти уже не хотелось. Куда идти, если ее там нет? Что ему ольховские девушки? Тоска по Леле не оставляла его ни на один день, она тихо тлела где-то в глубине под слоем ежедневных дел, забот и мыслей, но иногда вспыхивала бурным холодным пламенем. Вместе с Лелей из мира ушла его собственная юность, и Светловой ощущал себя постаревшим. Мир без нее был холоден и пуст. Порой ему хотелось бросить все и бежать искать ее хоть за Синюю Межу. Пусть пропасть, погибнуть, но не жить, как сейчас, в тоске и безнадежности, в замирающем царстве осени. В ожидании зимы… Но куда бежать? Где она – Синяя Межа, за которой в царстве Вечной Весны ждет его Светлая Леля?
– Ну, что ты, княжич? – услышал он вдруг умоляющий голос.
Светловой вздрогнул, очнулся и обнаружил, что стоит посреди гридницы, положив руку на плечную застежку и замерев, глядя в стену. Перед его глазами оказались янтарные глаза Смеяны с огромными в полутьме черными зрачками. Они смотрели так, как будто жалели, умоляли о чем-то. И Светловою стало стыдно: зачем он мечтает о недоступном и не может принять радость, которую судьба сама протягивает ему?
* * *
– Князь-Гром грянул, Княгиня-Молния пламя пустила; от грозовой тучи, от сильного грома, от молнии ярой летит грозная стрела громовая! – неразборчиво бормотала Звенила.
Чародейка стояла на коленях перед очагом, протянув к жертвенному огню ладони, полные темной крови, еще горячей и дымящейся на ночном холоде. В отблесках пламени кровь выглядела то черной, то багровой, как сам подземный огонь. Глаза Звенилы были полузакрыты, и казалось, что здесь, в святилище, под широкой сенью священного дуба, осталась только пустая оболочка, а дух ее ушел в Надвечный Мир.
Держимир стоял в трех шагах позади чародейки, с трудом дыша, слыша в ушах неприятный звон то ли от ее подвесок, то ли еще от чего-то. От него ничего не требовалось, но он совсем обессилел за время ворожбы. Он отчаянно мерз, точно это его собственную кровь Звенила на ладонях протягивала к жадной пасти огня. Блеск пламени казался нестерпимым, Держимир жмурился и не мог поднять век: они казались тяжелыми, как два щита, окованные железом. Но и с закрытыми глазами он видел все то же: тьму, а во тьме отблески пламени.