Подумав, вытаскиваю из сумки три зеленых бумажки. Кладу перед ним на стол.
Елена
Лежу на диване. Смотрю в потолок.
«Никого со мною нет. На стене висит портрет. По слепым глазам старухи Ходят мухи, мухи, мухи. Хорошо ли, – говорю, – Под стеклом твоем в раю? По щеке сползает муха, Отвечает мне старуха: – А тебе в твоем дому Хорошо ли одному?»
Окна цветные. В комнате – холод и полумрак, как в заколоченной церкви.
Лена
Просматриваю новости в Интернете.
Мелкий терракт на Ближнем Востоке.
Катастрофа пассажирского самолета.
Премьера нового мюзикла.
Дымко убыл в Австралию, праздновать победу и купаться в коралловых рифах.
Скатертью дорога.
* * *
Пробка на много километров. Сигналы и бензиновая вонь. Ни вправо, ни влево. Серые лица за мутными стеклами. Ругань. По радио – реклама гигиенических прокладок.
Бросаю машину. Спускаюсь в метро.
Здесь тоже толпы, но здесь они, по крайней мере, двигаются.
Останавливаюсь в самом начале перрона, перед тоннелем, возле огромного зеркала. Подходит поезд; вижу, что в вагон мне на этот раз не сесть.
Кабина машиниста оказывается прямо передо мной. Средних лет мужичок в форменном мундирчике улыбается и машет мне рукой.
Поначалу не понимаю, чего он хочет. Вижу приоткрытую дверь в кабину; решаюсь.
– Здравствуйте, – он, оказывается, меня узнал. – Я и не думал, что вы ездите в метро…
Усаживает меня на откидное сидение и прикрывает старым пальто – чтобы не заметно было с перрона.
Оглядываюсь. Теснота, рычаги и лампочки, за ветровым стеклом – тоннель в желтом свете прожекторов.
Осторожно, двери закрываются.
Впервые в жизни еду в кабине поезда метро. И, наверное, в последний.
Тоннель влажный и какой-то темно-рыжий. Справа и слева возникают время от времени черные боковые ходы; следующая станция возникает сперва светлым пятном, потом цветной гирляндой, как новогодняя елка. Двери открываются; двери закрываются. Какая у вас интересная работа, льщу я машинисту. Это только в первый раз интересная, говорит он искренне. И я думаю: что за судьба по восемь часов в день смотреть на мелькание шпал в рыжем и волглом тоннеле…
Разве он не имеет права отдохнуть в субботу вечером у телевизора? Посочувствовать, посмеяться, расслабиться, наблюдая за чужой жизнью?
И какое я имею право презирать его за эту маленькую слабость?
Я жду, когда появится новая станция, но ее нет и нет. Поезд стучит все быстрее.
Вопросительно смотрю на машиниста:
– Какой длинный перегон…
Он оглядывается на меня и вдруг начинает хохотать.
Он смеется, довольный собой. А поезд летит и летит, и впереди тоннель, только тоннель, и желтый круг трех прожекторов тускнеет с каждой секундой, мы летим в абсолютную темноту…