– Куда ты рванул? – недовольно спросила мама. – Жека…
И осеклась. Оглянулась на гармониста, ускорила шаг вслед за Женькой.
Все эти уличные, подземные и надземные музыканты кололи ему глаза. При мысли, что и его отец где-то вот так же стоит, положив перед собой… ладно, не кепку – футляр… при одной этой мысли у него загорались уши и холодело в животе.
И он отлично помнил слово, сказанное мамой в сердцах и положившее конец их с папой ссорам.
Потому что сразу после этого слова отец собрался и ушел к дяде Володе…
Попрошайка, сказала мама.
Женька покачивался в вагоне метро; в полудреме – а в метро ему постоянно хотелось спать – ему мерещились часы, такие, как когда-то виденные им в Москве на фасаде театра Образцова. Из одной дверцы выплывают фигурки, одна за другой идут по невидимой рельсе, прячутся за другой дверцей…
Женьке казалось, что такой рельс проходит вдоль любого вагона метро. И по нему вереницей следуют традиционные фигуры: цыганская девочка с чернявым мальчишкой лет пяти… Инвалид в камуфляже, на коляске… Беременная женщина с самодельным плакатиком… Снова цыганчонок… Продавец «Фактов»… Снова инвалид… Продавец «Вечернего Вестника»… Снова беременная женщина с плакатиком…
– Жека, вставай, мы приехали…
Он едва продрал глаза. Устоявшаяся привычка – досыпать в транспорте.
* * *
С утра в субботу Дима вышел поиграть на Владимирскую горку. Встал неподалеку от беседки, у балюстрады; положил у ног раскрытый футляр, натер канифолью смычок, посмотрел вниз, на реку и на город, решая, какая мелодия лучше других ляжет на погоду и на пейзаж.
Выбрал «Сонату Ля-минор» Баха. Поднял скрипку; несколько секунд стоял неподвижно, позволяя еще не рожденной музыке овладеть его мыслями и настроением. Потом с облегчением вздохнул – и заиграл.
Сразу несколько десятков голов повернулись в Димину сторону; глаза заинтересованные, равнодушные, удивленные, даже восторженные глаза попадаются на этом поле, да, и таких хватает… Зеваки и гуляющие, нейтральные и к музыке и к мату, на короткое время превратились из праздношатающихся – в слушателей.
Поднимался от земли разогретый солнцем воздух.
В беседке сделалось тесно; люди приходили и садились, потому поднимались и уходили прочь. Вокруг Димы собралось широкое, то редеющее, то вновь густеющее кольцо.
Он играл, покуда не устал. А устав, опустил скрипку.
Послушались редкие хлопки; живое кольцо зашевелилось, люди разбредались по своим делам – гулять с детьми, любоваться видами, сопровождать знакомых иностранцев…
У самой балюстрады стояла, облокотившись, Оксана. Дима понятия не имел, когда и откуда она здесь появилась.