Мы помолчали. Уйма поглядывал на дорогу, сыто, расслабленно – и в то же время зорко.
– А как тебе удалось выудить ключ у Принца-деспота?
– Я ему не давал ключ.
– Что?!
– Я ему дал будто-бы-ключ. Мой палец. Жритраву, он долго будет возиться на выходе.
– У меня в кармане был отпечаток твоего пальца?!
Уйма вздохнул:
– Ключ надо беречь. Ты его уберегла?
– Ты меня обманул!
– Мы живые? Живые. С ключом? С ключом. Двух принцев нашли. Ищем третьего. Чего еще?
Я посмотрела на Уйму. Он был спокоен, как слон. Как хладнокровный сытый людоед.
– Ты… – вопрос уже вырвался, я не могла его удержать. – Ты в самом деле ел людей?
Уйма медленно перевел взгляд на меня. Я прикусила язык.
– Врагов, – медленно сказал Уйма. – Людей не ел. Врагов.
– Но враги тоже люди!
– Кто тебе сказал?
– Все знают!
Он хмыкнул:
– Тебя кто-то обманул. Везде, в любом мире. В Королевстве. Здесь. В твоем мире, где люди летают на железных птицах и знают обо всем, что происходит на свете. Везде враги – это враги. Их готовы есть. И танцевать на их могилах.
– Нет, Уйма! – я снова почувствовала себя слабой. – Нет! Ведь и Оберон твой враг. И Гарольд… и… – я не договорила.
Уйма поднял мохнатые брови.
– Оберон, – сказал он задумчиво. – С тех пор, как появилось Королевство, все не знают и спрашивают. Оберон отпускал наших людей из плена. Они топили его корабли. Он снова ловил и снова отпускал. Потом он посадил вождей в тюрьму. Меня. Моего отца. Пригнись.
Он положил мне ручищу на голову, и я рухнула в траву. По дороге пылил обоз – пять телег одна за другой, лошади, погонщики, жеребята.
– Торговый путь, – пробормотал Уйма, лежа рядом со мной. – Нам нужны деньги. Надо кого-то ограбить.
– Но у нас же есть… – я замялась. – Короче, то, что ты отобрал у Максимилиана.
– Отдал в замке кое-кому. Надо было.
– Взятка, что ли?
– Я не знаю, что такое «взятка»… У Оберона есть то, чего больше ни у кого нет. Если бы он был вождем нашего племени, его давно побили бы и прогнали. Но он – Оберон. Как можно быть с такой слабостью – таким сильным? Многие спрашивают.
– С какой слабостью?
Уйма смотрел вслед обозу.
– У него нет врагов, – сказал он наконец.
– Не может быть. Пираты, кочевники… людоеды, – я понизила голос.
Уйме на нос сел комар. Людоед отмахнулся одним пальцем. Комар, контуженный, упал в траву.
– У него – нет – врагов. Нет никого, кого бы он съел. На чьем бы трупе хотел попрыгать.
– Это что, слабость?
Уйма, казалось, меня не слушал.
– Если бы я был Оберон, я бы сперва дал Обещание. Для пользы дела. А потом отправил бы этих принцесс на поле, свеклу пропалывать. И выдал замуж за рыбаков.