— Мой отец, дорогуша, изготовлял в Питтсбурге трубы. До него этим же занимался дед, -сказала Милли, когда в один из вечеров они сидели в баре «Рица», наслаждаясь предобеденным коктейлем. Милли высматривала знакомых в толпе посетителей.-Именно поэтому я и могу позволить себе все это, -призналась она.-Папа сколотил кругленькое состояние, прежде чем погиб во время аварии на заводе. Он был еще молод, и моя мать осталась молоденькой вдовой с четырехлетней дочерью на руках и кучей денег. Мама была застенчива, друзей у нее было мало. Для ребенка такая жизнь была очень одинокой, -Милли вздохнула и отхлебнула кампари с содовой.-Может, оно и к лучшему, Би, что ты не помнишь о своем детстве. Возможно, оно было таким же безрадостным, как и мое.
— Не думаю, -возразила Би.-У меня нет плохих чувств по отношению к прошлому.
Она уже привыкла к внезапным неловким вопросам Милли, которая пыталась помочь ей, следуя инструкции Фил, пока, правда, не добившись успеха. Оказалось, что Би чувствует себя в Париже как дома. Французский она понимала так же, как и английский, и говорила на нем настолько свободно, что парижане льстили ей, принимая за свою.
Милли помахала знакомому напротив. Казалось, у нее находились знакомые везде, куда бы она ни направлялась.
— Может, это из-за моего провинциального викторианского воспитания, -сказала Милли, -но меня всегда тянуло к развлечениям и переменам. Я обожала людей, вечеринки, наряды, украшения. Ты знаешь, как я люблю яркие цвета и побрякушки. Когда я была девчонкой, я мечтала о красном шелке, а не о пурпурном бархате, мне хотелось иметь рубины, а не гранаты, и бриллианты вместо опалов. Мне нравились роскошные отели, где мы с мамой иногда жили на каникулах, их сверкающие люстры и шипучие вина, пузырящиеся в широких фужерах. С самого детства я предпочитала орхидеи чайным розам, сверкающие золотые браслеты-простым побрякушкам из слоновой кости. До сих пор помню, как мама говорила:
«Пока не съешь всю картошку и овощи, Миллисент, не получишь десерта».-Милли уничтожающе фыркнула.-Стоило ли удивляться, что я была коротышкой, пузатой, как тыква? И, знаешь ли, Би, -она наклонилась поближе и громко, доверительно прошептала:-Я ни разу до восемнадцати лет не надевала шелкового белья. Пока не умерла мать. У меня не осталось семьи, за исключением дальнего родственника в Огайо, который ни разу не пытался связаться со мной после того, как прислал мне письмо с соболезнованиями. Поэтому ни с кем, кроме себя, считаться мне не приходилось.-Она жестом попросила у официанта чек и поставила на нем свой пышный росчерк.-Но я не побоялась взять вожжи жизни в свои руки и погнать лошадок галопом. Нет, только не Милли Ренвик. Я унаследовала все, как ты знаешь, -продолжала Милли, сидя в машине, которую вел шофер.-Огромный дом в Питтсбурге, который я ненавидела, и всю эту мрачную роскошь-турецкие ковры, серебряные подсвечники. Вдобавок ко всему этому-пятьдесят миллионов долларов. Позволь заметить, Би, что в тридцатые годы пятьдесят миллионов были огромными деньгами. Особенно для молоденькой девочки. Я была наследницей. Хорошей партией.