Потому что хочет поставить памятник своему могуществу. Памятник, долговечнее всего того, что можно воздвигнуть за деньги или добиться каким-нибудь красивым альтруистическим жестом. Альтруистические жесты забываются. В лучшем случае вашим именем назовут улицу или площадь. Мир гораздо дольше помнит тиранов.
Мэсси решил, что алмазы дадут ему шанс устроить последнюю, прощальную демонстрацию своего могущества. Он намеревался наводнить алмазами рынок. Годовой спрос на них составляет примерно три миллиона карат. Следовательно, лишние двадцать миллионов резко обесценят алмазы, переведут их в категорию полудрагоценных камней. Уникальное и незабываемое шоу. В минуту разорятся владельцы огромных состояний. Удар почувствует каждый обладатель хотя бы одного драгоценного камешка. Мэсси рассудил, что лучше войти в историю человеком, уничтожившим алмазы, чем раствориться во тьме времени, подобно какому-нибудь Озимандии.
Открыв намерения Мэсси, Чессер окончательно оправдал собственное поведение. Он сказал себе, что устранение Мэсси со сцены только послужит на благо человечеству.
И совесть умолкла.
Чессер вышел из телефонной будки и пошел вдоль по улочке Хиндхеда. Завернул в магазинчик и купил первую же подходящую ему вещь: дешевый рюкзачок из искусственной кожи с застежкой-молнией. Еще он купил полфунта ирисок, которые немилосердно липли к зубам и воняли хлоркой. Чессер подосадовал, что большинство вещей на свете хуже, чем кажется на первый взгляд, и на ходу выбросил пакет с конфетами из окна машины.
Он затормозил у начала проселочной дороги, ведущей в песчаный карьер. Дождавшись, пока шоссе опустеет, свернул на нее. Подъезжая к карьеру, он увидел, как солнце переливается на огромной груде камней. Придумать бы какую-нибудь маскировку.
Но сперва он, черпая полными горстями, заполнил рюкзачок. Получилось фунтов десять. Потом пошел к вагончику, отыскал ржавую лопату и насыпал поверх алмазов песка.
На обратном пути в Лондон он размышлял, как бы, не выдавая себя, сообщить Мичему свои условия. Обдумав и отвергнув добрую сотню сложных планов, он остановился на одном – хорошем и простом. Он затормозил на углу Риджент-стрит и купил по два экземпляра всех лондонских газет.
Марен была дома. Она сидела в ванной перед кварцевой лампой. Волосы неряшливо зачесаны наверх, на лице – маска из розовой глины, которая ярче выделяла глаза, ноздри и губы. Чессер знал, что у Марен депрессия: только в подавленном состоянии она снисходила до экспериментов над собой. А подавлена она была в основном от скуки. Чессер подумал, не рассказать ли ей о перемене планов прямо сейчас. Он опустился на краешек биде и долго сидел молча, просто глядя на нее. Она была нагая.