– Это уже свинство! – обозлилась Екатерина. – Не она сажала, не она поливала, не ей бы и лакомиться…
В ночь на 3 июня императрица проснулась от чудовищного треска, ее палаты были охвачены красным заревом. Началась страшная гроза, небесные хляби разверзлись над Петербургом, молнии быстрыми росчерками метались над крышами столицы, по Неве, все в пламени, плыли в море горевшие баржи с зерном. Из соседних покоев вышел проснувшийся от грохота Никита Панин.
– Давненько не было такой бури, – сказала Екатерина.
– Да. Но цесаревич спит, слава богу…
Екатерина повела далее словесную игру:
– Через десять ден двор разъедется. А мне передали, что мой супруг, отвергнув меня, венчается с Елизаветой Воронцовой. Не знаю, чем кончится комедия, но прошу вас сделать так, чтобы сын мой, яко наследник престола, остался в городе.
Мальчик был козырной картой в предстоящей партии, и выпускать его из столицы, конечно, нельзя. Панин снова завел речь о том, что согласен способствовать заговору против Петра при неукоснительном условии – царствовать будет не она, а ее сын и его воспитанник. Екатерина изворачивалась в разговоре, как угорь в сетях, чтобы не дать ему прямого ответа. Красные от пламени баржи уносило прямо в грозу… Панин отправился досыпать. Если бы вельможа сейчас обернулся к Екатерине, он бы невольно вздрогнул – такая лютая ненависть светилась в глазах женщины…
9 июня, по случаю обмена ратификаций с королем прусским, во дворце состоялся торжественный обед на 400 кувертов, при залпировании из пушек, при беглом огне из ружей. Усаживаясь за стол подле графа Александра Строганова, императрица сказала:
– Кажется, Саня, нам уже не выплыть из бурного моря застолий, а закончится сей пир жестоким объедением и похмельем.
Напротив нее расположился прусский граф Горд.
– Вы очаровательны, ваше величество, – сказал он.
Екатерина, выдернув из прически пышную розу, грациозным жестом перебросила ее через стол – пруссаку:
– Очаровывать – это все, что мне осталось…
За окнами крутились фейерверки, от грохота выстрелов дребезжали оконные стекла. Петр, как и следовало ожидать, напился с быстротой, вызвавшей удивление врагов и друзей. Но, естественно, когда вещает император (пусть даже пьяный), все должны внимать его величеству с приличествующим подобострастием.
– Почему от меня прячут наследника Павла? – бормотал он. – Этот плутишка меня любит… жалую его в капралы гвардии!
Его взгляд замер на воспитателе сына – Панине:
– А тебя сразу в полные генералы… ты слышал?
– Слышал, но не понял – за что мне такая милость?