– Размяться пришла.
– Может быть, нам убрать мишень и подождать, пока ты закончишь?
– Не надо.
Ей в голову вдруг пришла свежая мысль, и она рванулась в бой, задетая за живое его ухмыляющейся физиономией.
– Оставь мишень. Я тоже хочу поучаствовать в твоей новой забаве.
Его ухмылка стала еще шире.
– Вот как? Может, посостязаемся?
Ее колесница остановилась рядом с колесницей Тутмоса, храбрец спрыгнул на землю и бросил поводья Менху. Хатшепсут задумчиво скользнула взглядом по начищенному до блеска носу экипажа.
– Хорошо. Дай мне копье. Поскольку идея была твоя, езжай первым.
Он хитро покачал головой:
– О нет. Тебе как фараону ехать первой. Но, по-моему, соревноваться просто так неинтересно. Что бы нам поставить на кон?
– У меня столько золота, что я не знаю, куда его девать. Назови свою цену, Тутмос.
Не успели слова сорваться с ее губ, как она поняла, что зря это сказала, потому что Тутмос вдруг притих и задумчиво облизал губы.
Постепенно на его лице проступила улыбка.
– Если мое копье попадет в центр мишени, а твое нет, ты отдашь мне в жены Неферуру, в храме, еще до исхода месяца.
Солдаты кругом одобрительно зашептались. Менх тихо сказал:
– Не соглашайтесь, ваше величество. Это дело слишком серьезное, чтобы решать его в простом споре.
Хотя Хатшепсут понимала, что он имеет в виду, она не обратила внимания на эти слова, серьезно глядя Тутмосу прямо в глаза. Решительно кивнула:
– Договорились. А если мое копье попадет в центр, ты забудешь ее навсегда.
Люди вокруг притихли, безмолвно и напряженно следя за царственной парой.
Тутмос кивнул, его губы были плотно сжаты.
– Мы друг друга поняли?
– Да. Начнем. Я поеду первой. Менх, мои перчатки.
Он с поклоном передал ей тяжелые перчатки белой кожи. Она натянула их и прищурилась, чтобы посмотреть, где будет солнце. Потом быстрым шагом подошла к колеснице, запрыгнула на нее, взяла у Менха вожжи и натянула их. Низкорослые лошадки начали перебирать ногами и вскинули головы. Хатшепсут щелкнула языком, колеса завертелись, солдаты отпрянули. Неспешной рысью она объехала круг, не сводя глаз с маленького круглого куска дерева, покрашенного в белый цвет. Остановилась там, откуда начала, наклонилась проверить упряжь. Протянула руку, и гвардеец вложил в нее копье. Оглянувшись напоследок по сторонам, женщина переложила вожжи в одну руку и туго обмотала их через кулак. Она прикрикнула на лошадей, и они вырвались на круг и понеслись, набирая скорость.
Тутмос следил за ней, широко расставив ноги, уперев кулаки в бедра и прищурив глаза. Солдаты закричали, когда она, описав половину круга, пригнулась и с ее колес брызнули солнечные искры. Они услышали ее резкий окрик, и лошади наддали, гривы струились за ними по воздуху, копыта выбивали бешеный ритм по утоптанному серому песку. Обогнув круг, она выехала на прямую, ее поднятое копье рисовало в воздухе сверкающую дугу. Перед ними промелькнуло ее лицо: открытый рот застыл в беспощадной сосредоточенности, глаза были прикованы к мишени. Она со свистом пронеслась мимо них, и они увидели, как копье отделилось от ее руки и полетело все выше, выше, пока не превратилось в темный стебелек на фоне неба. С глухим ударом оно вонзилось в мишень и загудело, дрожа в неподатливом дереве, а она завопила, изо всех сил натягивая вожжи, чтобы остановить лошадей. Солдаты с криком бросились вперед и столпились вокруг мишени. Когда она снова рысцой выехала на круг и приблизилась к ним, Тутмос шагнул вперед к дрожащему копью. Оно вошло точно в центр мишени.