– Вы тоже приложили руку к этим гнусным убийствам? Напуганный Яму-Нефру выбросил вперед руку:
– Нет, ваше величество, вашим именем клянусь! Мы только утром узнали, что Сенмута и остальных не стало!
Она заглянула ему в глаза и удовлетворенно кивнула.
– Благодарите богов, что это так. Я казнила бы вас собственными руками, будь это иначе, и никакой Тутмос вам не помог бы. У вас есть еще что сказать?
Ей все не верилось, что они могли перейти на другую сторону, не сказав ни слова.
Они переглянулись, и Яму-Нефру снова заговорил, а бронзовые браслеты на его руках позванивали при каждом жесте:
– Мы любили тебя, Цветок Египта, и служили тебе собственной кровью. Мы сражались с тобой бок о бок и честно правили страной, не скрывая своих дел ни от тебя, ни от бога. Но теперь настало время наследнику заявить свои права, и, согласно закону, мы не можем поступить иначе. Не страх движет нами.
– Это мне известно.
– Нами движет убеждение, что Тутмос – настоящий Ястреб-в-Гнезде, истинный наследник двойного венца.
– По какому закону?
– По тому закону, который гласит, что фараон должен быть мужчиной.
Она провела ладонью по глазам, горевшим от усталости, и сделала им знак отойти в сторону.
– Хорошо, хорошо! Мне понятен ход ваших мыслей и ваша странная, избирательная честность. Я тоже вас любила. А теперь можете идти. Или вы предпочитаете остаться и посмотреть, как фараон потеряет свою корону?
Тутмос кивнул, они повернулись и вышли.
Когда их шаги перестали быть слышны, Тутмос сказал:
– Они хотят избежать кровопролития. Вот и все. О чем еще они думают, даже я не знаю.
– Тебя-то кровопролитие не остановит! Он сделал шаг, и Дуваенене напрягся:
– Я пришел не затем, чтобы ворошить старое. Вчерашний день окончен, а сегодняшний принадлежит мне. Спускайся с трона. Спускайся, Хатшепсу, а не то я позову своих солдат и велю им сбросить тебя!
Ей хотелось завизжать ему в лицо: «Ну так давай зови!» Но это было бы бессмысленное сопротивление, пустой, ничего не значащий жест. Дернув плечом, она спустилась по ступеням, в глазах ее горел холодный огонь ненависти.
– Пожалуйста! Он твой!
– Снимай корону.
Выдержка на миг изменила ей, и она побледнела.
Заглянув в ее большие темные глаза, Тутмос прочел в них мольбу и страшное сознание собственного поражения, которые вдруг больно кольнули его самого, наполнив жалостью. Смерть, тоску и агонию разлуки – вот что увидел он в ее глазах. Он готов был протянуть руки, чтобы заключить ее в свои объятия, как вдруг упрямство вспыхнуло в нем с новой силой и жалость тут же улетучилась.
– Снимай!