— Вы забыли, — отвечала я в невыразимом изумлении, — что мы должны побывать у моего отца. — У нас давно решено, что он обвенчает нас сам в Димчорче.
Оскар улыбнулся вовсе не той обворожительной улыбкой, какую я воображала, когда была слепа.
— Долго же придется нам ждать, пока нас обвенчает ваш отец.
— Что вы хотите этим сказать? — спросила я.
— Мы поговорим об этом, когда будем говорить о мадам Пратолунго, — сказал он. — Как вы полагаете, ответит мистер Финч на ваше письмо?
— Надеюсь.
— А мне на мою приписку?
— В этом не может быть сомнения.
Та же неприятная улыбка появилась опять на его лице. Он резко прекратил разговор и пошел играть в пикет с тетушкой.
Все это случилось вчера вечером. Я ушла спать очень кем-то недовольная. Оскаром? Собою? Или обоими? Мне кажется, обоими.
Сегодня мы гуляли вдвоем по горам. Какое наслаждение было дышать свежим воздухом и смотреть на чудные виды, открывавшиеся со всех сторон. Оскару это тоже нравилось. Всю первую половину нашей прогулки он был очарователен, и я любила его больше, чем когда-либо. На обратном пути случилось маленькое происшествие, изменившее его настроение к худшему и заставившее меня опять упасть духом.
Случилось это так.
Я предложила вернуться берегом. Рамсгет все еще наполнен посетителями, и оживленный вид берега во второй половине дня имеет для меня прелесть, которой, кажется, не ощущают люди, всегда пользовавшиеся зрением. Оскар, питающий постоянное отвращение ко всяким сборищам и избегающий сближения с людьми, не столь утонченными, как он, был удивлен моим желанием смешаться с толпой, однако сказал, что пойдет, если я этого особенно желаю. Я этого особенно желала, и мы пошли.
На берегу были стулья. Мы заплатили за два и сели смотреть.
Всевозможные увеселения происходили там. Обезьяны, шарманки, девочки на ходулях, заклинатель, труппа негров-музыкантов — все старались наперебой забавлять публику. Разнообразие цветов и веселый шум толпы, блеск синего моря и лучезарное солнце над головой — все это доставляло мне большое наслаждение. Право, мне казалось, что двух глаз мало, чтобы все это видеть. Какая-то милая старушка, сидевшая возле меня, вступила в разговор со мной и радушно предложила мне бисквит и хересу из своего мешка. Оскар, к моему горю, смотрел на всех нас с отвращением. Моя милая старушка казалась ему вульгарной, публику на берегу он назвал «толпой снобов». Все еще ворча себе под нос о смешении «со всякою дрянью», он увидел что-то или кого-то — тогда я еще не знала — и встал передо мной, чтобы загородить от меня гуляющую публику. В ту же минуту я случайно увидела подходившую к нам даму в платке странного цвета и, желая рассмотреть ее хорошенько, когда она будет проходить мимо меня, я отодвинулась в сторону Оскара.