В куче тряпья, сваленного в дальнем углу, копошилось нечто. Невозможно было понять, мужчина это или женщина. Существо издало жалобный стон и поползло на стену. Женевьева застыла, не в силах сдвинуться с места, в ужасе от увиденного. Будто почувствовав, что за ним наблюдают, существо медленно подняло лицо, и Женевьева замерла, увидев свое собственное лицо — изломанное, изуродованное, будто отраженное в одном из кривых зеркал комнаты смеха.
Она была не в силах даже закричать, страх парализовал ее. Казалось, они приросли друг к другу взглядами, это изломанное нечто и Женевьева, но вот сквозь решетку просунулись скрюченные, словно клешни, пальцы. Женевьеве казалось, что ее ноги приросли к полу. Крэйг потянул ее назад, задвинув окошко резким ударом руки, отсекая от них высокий и резкий звериный визг.
И тогда Женевьева ударила Крэйга по лицу изо всех сил наотмашь. Раз, другой… потом он схватил ее руки, удерживая на расстоянии.
— Все в порядке, — сказал он спокойно. — Мы уходим. Человек на стуле поднял голову, улыбнулся и кивнул.
Глухие удары за их спиной раздавались теперь с неистовой силой, и, пока они шли по коридору, единственным, что удерживало ее от падения, была рука Крэйга Осборна.
Он налил ей бренди, и она села возле камина, дрожа крупной дрожью, вцепившись в стакан, как в последнее прибежище. Баум прятался у нее за спиной.
— Она оставила машину на станции, как было условлено, — начал Крэйг. — Рене ушел к маки. Ваша сестра сменила одежду и пошла пешком туда, где ее должны были забрать.
— Что же произошло? — прошептала Женевьева.
— Ее остановил патруль СС, разыскивавший партизан. Документы у нее были фальшивые, хотя и хорошо сделанные. Для немцев она была просто хорошенькой деревенской девушкой… Они потащили ее в ближайший сарай.
— Сколько их было?
— Какая разница? Рене и его друзья нашли то, что от нее осталось, и «лизандр» доставил их сюда два дня назад.
— Вы лгали мне, — сказала Женевьева. — Все, даже Рене.
— Чтобы уберечь вас от шока, но вы не оставили нам шансов, понимаете?
— Можно что-нибудь сделать сейчас? Неужели она непременно должна оставаться в этом жутком месте?
Ей ответил Баум:
— Нет, она сейчас под действием лекарств, которые постепенно снизят ее крайнюю ожесточенность, но пройдет по крайней мере, две недели, пока они окажут нужное действие. Тогда мы сделаем все необходимое, чтобы перевести ее в более подходящее помещение.
— Есть хоть какая-то надежда?
Он снова промокнул пот со лба, вытер руки платком, явно волнуясь.
— Фрейлейн, пожалуйста. Что я могу сказать вам? Она глубоко вздохнула.