– А тебя вот… погоди-погоди. Вроде помню… Точно помню!.. Весной приходил… точно?
– Как тебя зовут?
Она неспешно вернулась на свое место; уселась на тюфяк, подобрала помидор, смачно откусила. Обладательница косы подбирала пальчиком оставшиеся на тюфяке пряничные крошки.
– Зачем тебе? – спросила та, что с ромбом; подбородок ее был залит помидорным соком.
– Некоторые хотят имя, – задумчиво сообщила бритоголовая. – Им так больше нравится…
– Как тебя зовут? – повторил Игар. – Имя?
Его собеседница заглотнула остаток помидора. Пожала плечами:
– Ты вроде эту… Тиар искал?
Игар понял свою ошибку. Он не должен был называть имя первым; вот если бы его назвала женщина с ромбом… Ведь это точно ромб, ромб под правой лопаткой, а родинки или родимое пятно… Может быть, он неправильно понял…
– Ты Тиар? – спросил он, глядя ей в глаза.
Она усмехнулась:
– Может быть… А что?
Дверь за его спиной распахнулась; обладательница косы и бритоголовая встали. Вошедшие были трое матросов – вернее, двое матросов и юнга, потому что мальчику было не больше четырнадцати.
Приключилась суета; ширмы, до того стоявшие у стен, с необыкновенной скоростью были развернуты и расставлены, и на их полотняных боках обнаружились картинки, от которых у Игара свело челюсти. Загорелись еще несколько свечей в точно таких же специальных подсвечниках, в комнате стало светлее, и Игар увидел лицо мальчика-юнги. Тот круглыми глазами смотрел на ширмы и на девиц, в то время как один из его товарищей уже деловито ощупывал бритоголовую, а другой командовал обладательницей ромба, которая споро сметала с тюфяка крошки.
– Это моя, – сказал Игар. Все лица обратились к нему; обладательница ромба усмехнулась матросам:
– Минуточку, дорогуши… Один пусть подождет. Нас трое – вас теперь четверо…
– Пусть он и подождет, – один из матросов, кривоногий и широкоплечий, недобро уставился на Игара.
– Я подожду, – вмешался мальчик; Игар понял, что больше всего на свете парнишке сейчас хочется сбежать. Оказаться далеко-далеко, пусть даже на собственно унылом суденышке, где работа с утра до вечера, качает, дует и палит, где его лупят все кому не лень за вину и без вины…
– Ты не подождешь! – заявил второй матрос, с тяжелым амулетом на жилистой шее. – Ты иначе не мужчиной будешь, а…
От сказанного слова сделалось не по себе даже Игару, а мальчик и вовсе присел, как щенок.
Тиар – женщина, которая называла себя Тиар – нежно взяла Игара за плечи:
– Ты… Хватит болтать, а? Пошли…
Он дал себя увлечь в закуток за ширмой; уединением это можно было назвать лишь условно, потому что ширма оказалась не такой высокой, не такой уж широкой и со щелью внизу. Разумеется, все, происходившее в комнате, было слышно всем из любого ее уголка.