Зал все больше заполнялся людьми, шум голосов звучал все громче.
В ожидании начала пира гости могли выбирать развлечения по своему вкусу. Молодые дамы и их кавалеры слушали пение провансальского трубадура: изящного томного юноши в красной шелковой тунике и щегольски заломленном берете. Другие обступили старого барона де Краона – одного из последних доживших до сего дня крестоносцев, чудом уцелевшего героя Сен– Жан– де– Акр.[12] Иные же просто беседовали, прогуливаясь по двое – по трое. Одна такая компания остановилась неподалеку от де Граммона, в одиночестве рассматривавшего мозаику, недавно законченную специально приглашенными из Неаполя мастерами, изображавшую пленение Людовика Святого. Трое, одного из которых, рыцаря де Суни, граф неплохо знал, обсуждали события происходившие далеко от французских границ. – Старый Ираклий вроде бы собирался просватать свою правнучку за Пьера Кипрского, – говорил сановито выглядевший немолодой чернобородый мужчина, судя по одежде – богатый горожанин. По крайней мере, об этом говорили в Никее, перед тем, как я отплыл.
– Его правнучке лет, должно быть, уже немало, – рассмеялся третий участник беседы, лицо которого тоже показалось Бертрану знакомым. Ведь Ираклий Палеолог сидит на троне дольше чем мы оба, мэтр Рене, прожили на свете. Ему, думаю, уже больше ста.
– Ну, что вы, шевалье, – с улыбкой заступился де Суни за византийского самодержца. Ираклию еще и девяноста нет. Его отец отвоевал у наших рыцарей Константинополь, если я не ошибаюсь за два… нет – за три года до того, как он появился на свет.
– Сколько бы лет ей ни было, я не нахожу, что Ираклий – такой уж завидный родственник для кого бы то ни было, тем более для кипрского короля, – продолжил неизвестный шевалье.
– Нет, отчего же, – вновь вступил в разговор тот, кого назвали мэтр Рене. Как – никак, в этом случае король имеет все шансы занять константинопольский трон. Кроме того, как я слышал, в молодости император был достойным воином. Когда он воссел на престол, его владения простирались немного далее крепостных стен Константинополя, а сейчас ему принадлежит почти половина Малой Азии. Он выгнал де ля Рошей из Афин и турок тоже изрядно пощипал.
– Тут я с вами не соглашусь, – пробасил де Суни, задетый, должно быть, за живое рассуждениями неблагородного о воинской чести. Не спорю, он удачливый полководец, но рыцарства в нем нет ни капли. Все победы ему приносила хитрость и изворотливость. Да и вообще воевал не как христианин, а как сарацинский язычник: он не гнушался даже подкупать вражеских военачальников. Я не говорю уже о том, что он изрядно труслив. Под Смирной, помню…