Но это никак не означало, что и все прочие по ночам будут спать вот так – без тревог и забот. У некоторых серьезная работа в ночные часы только начинается.
Вот как, например, у меня. В полном смысле слова – пришедшего в себя. Уже во второй раз. Пусть и снова лишь на небольшое время.
Первой моей мыслью было: молодец Вратарь! Выполняет программу, оставленную ему, в точности, как бы он там ни заикался. Снова направил меня в тело, все получилось и по месту, и по времени.
Ну, теперь начнем вникать в обстоятельства.
Стояла ночь, но светлая, «белая», как говорят у нас в северных широтах Теллуса; в южных, наверное, тоже. Что это именно ночь, а не рассвет и не сумерки, можно было понять только по часам – моим внутренним, потому что были ли здесь какие-нибудь другие, я еще не знал. И вообще я очень мало знал. Почти ничего. А может, и без «почти».
Нет, все-таки мне было известно, самое малое, одно. Что у меня впереди – шестьдесят нормальных конвенционных минут. Не более того. И нужно их использовать по максимуму.
Это вовсе не означало, что я должен немедленно вскочить, куда-то бежать и что-то делать. Нет. Никакой суеты. Ни малейшей. Наоборот. Сначала оценим обстановку – насколько это сейчас в моих возможностях.
Прежде всего: где я? Под крышей. В небольшой комнате, напоминающей одиночный номер в провинциальной гостинице. Одиночный – в этом я убедился, слегка разомкнув веки. Здесь имеется все то, что необходимо для гостиничного, весьма условного комфорта. Ну-ка, попробуем разобраться подетальнее…
Я активировал третий глаз и, пока он не пришел в рабочее состояние, сохранял полную неподвижность, дышал размеренно и достаточно глубоко и пытался выстроить возникающие мысли в какое-то подобие логической системы.
Итак, я под крышей, а крыша – где? В конечной точке моего путешествия или все еще где-то на маршруте?
В последний раз я ощущал себя на перевалочном пункте; там происходила контрольная проверка, после которой должна была состояться новая ВВ-переброска. Видимо, так и произошло. Но я не знал, была ли предыдущая переброска первой и будет ли предстоящая последней. Я ничего не знал о том, что происходило в продолжение двадцати трех часов каждых суток. Хотя сам же я и запрограммировал по необходимости такой образ действий, признать это положение нормальным никак нельзя было. Поэтому сейчас мне предстояло принять важное решение. Очень важное: от него могла зависеть и моя собственная судьба, и (я полагал) жизнь Лючаны, а кроме того, быть может, – и будущее всей Федерации. А это означало, что я имею право найти только правильное решение. Чтобы исправить возможную ошибку, у меня не будет ни времени, ни, скорее всего, самой жизни. Так что остающиеся у меня минуты – не исключено – были вообще последними в моем – в данной форме – бытии.