, однако это ни к чему не привело. Старый Феофил пробурчал, что
Шредерус работает только с обрезками бумаги и бумажным пеплом и что магспирантам стоило бы знать, что заклинания, склеивающего мрамор, нет.
В ставни дуло. По улице, голодно причмокивая, разгуливал одинокий упырь и безнадежно орал: «Который час? Почему молчите, гады?» Обыватели отсиживались в домах, оставляя упыря в неведении.
Решив, что здесь ей делать больше нечего, Таня собралась повторно произнести: «Фандейро» и перенестись в гостиную Гробыни. Однако, прежде чем она это сделала, луч перстня отклонился и зацепил что-то светлое, лежащее у дальней стены. Таня присела и подняла мраморную подушечку лапы, пожалуй, слишком широкую для того, чтобы оказаться кошачьей. Похоже, лапа отлетела при первом же ударе молотком.
Повертев ее в руках, Таня сунула осколок в карман.
Только тот, кто отдает, способен взять.
Йозеф Эметс
Когда внизу показался Петербург, Ягун удовлетворенно кивнул. Он подул на замерзшую руку – перчатку с правой он недавно неудачно уронил, и теперь она плавала где-то в Балтийском море – и, направив трубу насадкой вверх, стал снижаться. Пылесос, израсходовавший почти весь свой бак, поминутно принимался чихать, и Ягун с тревогой подумывал, что произойдет, если горючее закончится прямо сейчас.
Привыкнув к компактному уюту магического мира, Ягун всегда – особенно поначалу – испытывал легкую подавленность, сталкиваясь с бестолковой огромностью лопухоидного мира. Пестрое излишество его бесконечных улиц, давящие размеры многоэтажек – все это казалось ненужным, хаотичным и раздражающим.
Чем больше Ягун снижался, тем огромнее казался город внизу. Серые вылинявшие проплешины пустырей, шершавая зелень скверов, причудливые кривые каналов. В целом город сверху походил на макет, причем на макет, выполненный поспешно и без особой тщательности. Ягун давно заметил, что реальность порой выглядит менее реально, чем наше представление о ней. Например, порой невозможно поверить, что тот серебристый червячок на другом конце улицы – обычная водосточная труба. «Ну не бывает таких труб! И тень так не лежит!» – сказали бы художнику. Ан нет, бывает. И труба настоящая, и художник – жизнь.
Пылесос снова чихнул. На мгновение мотор перестал работать, и машина «провисла», сильно задумавшись, а не рухнуть ли ей. Но все же передумала и вновь затрещала.
«И где я возьму в Петербурге русалочью чешую? Ничего, нагружу Семь-Пень-Дыра. Он же сам – хи-хи! – пылесосолюбитель. А пожадничает – останусь у него гостить на неопределенное время. Э? Тут уж он зачешется!» – бодро подумал Ягун.