Псина между тем повернула голову, чтобы достойно покарать обидчика, и вдруг испуганно завыла, заваливаясь на бок. Этот вой радостной песнью зазвучал у меня в ушах. Я потянулся, выпуская свои длинные, как кинжалы, когти.
Лапы издыхающей псины разъехались на каменных плитах, вытянулись и конвульсивно задергались. Внезапно посиневший язык вывалился из открытой пасти. В остекленевших глазах ее я видел одно лишь чувство – чувство безмерного ужаса. Я любил видеть его. Оно всегда возбуждало меня. Я заурчал от удовольствия и медленно пошел вперед, все ниже припадая к земле, готовясь к прыжку.
Теперь нас оставалось трое. Огромный золотистый леопард, начинающий песнь атаки, и две жалобно скулившие шавки, поджимающие хвосты и молящие о пощаде. Пощаде? При этом слове мне всегда нестерпимо хотелось есть. Даже не есть – чувствовать вкус терзаемой плоти и крови, струящейся из порванных жил.
Неужели это волчье отродье всерьез решило тягаться со мной? Эти жалкие рабы выродков обезьяны, которые и сами испокон веков были моей законной добычей? Я и сейчас слышал их отчаянные вопли. Подождите немного! Только разделаюсь с вашими мерзкими прихвостнями и доберусь до вас.
Я прыгнул. Отточенные когти мои погрузились в мягкое собачье мясо, и клыки сомкнулись на вожделенной глотке. Пасть моя наполнилась горячей кровью. О, этот сладостный вкус!
Внезапно совсем рядом с собой я увидел морду второго пса. «Что! Бунтовать? Ты не желаешь смиренно дожидаться своего часа?!» – я повернулся, отпуская первую тварь, безжизненно рухнувшую у моих ног, и тут же резкая боль обожгла мое правое плечо. Псина, пытавшаяся вцепиться мне в загривок, промахнулась и теперь с остервенением грызла меня, пытаясь отсрочить свою погибель. Я изловчился и, выпустив когти, полоснул ее по морде левой лапой, срывая скальп. Собачьи челюсти разжались, она дернулась, против но завизжала и замерла, глядя в небо остекленевшим взором единственного, случайно уцелевшего глаза.
Кровь хлестала из моего раненого плеча, но сейчас я почти не чувствовал боли.
«Ладно, – подумал я, внезапно успокаиваясь и ложась возле своей жертвы. – Живи, обезьянье племя! На сегодня мне добычи хватит!» Ласковая и нежная дрема подступила к моим глазам. Эх, право, жаль, что здесь не было ее, чтобы можно было похвалиться своей охотой, ну да ладно, обойдемся. Я водрузил могучие лапы на свой сегодняшний обед, опасаясь, как бы кто-нибудь не утащил его, и, положив голову на лапы, блаженно заурчал...
* * *
Все мое тело сотрясала дикая, невыносимая судорога, голова раскалывалась, и плечо горело как в огне... Сделав над собой немалое усилие, я открыл глаза. Руки и ноги мои были стянуты ремнями, и крепкая сеть, плетенная из конского волоса, опутывала меня с головы до пят. Я попытался унять дрожь, но мне это не удалось. Ничего более не оставалось, как выглядеть этаким живым трупом, тупо глядя во тьму.