Мои провожатые медленно поднялись на холм и принялись стучать в ворота. Я оглянулся. Там, где я ожидал увидеть засаду, в кустах поблескивали каски и раздавались приглушенные голоса. «Сколько ж вы тут, бедняги, сидите? – вздохнул я. – И все попусту». В воротах показался стражник.
– А, это вы! Заходите скорее, его честь ждет. Всадник, за плечами которого я проделал путь до замка, провел меня через замковой двор к невысокой башне, между камнями которой кое-где проглядывала трава, а на боевой галерее нагло зеленела одинокая молодая береза.
Миновав еще одного стражника, мы поднялись наверх и остановились перед тяжелой дубовой дверью. Бравый вояка как-то вдруг сник и тихо поскреб темные от времени доски.
– Какого дьявола! Кого там еще черти принесли? Входи, разрази тебя гром, – прогремело из «кабинета». Солдат приоткрыл дверь, пропуская меня вперед.
– А, это ты, монах! Где тебя сатана таскал столько времени?
Первое, что я увидел перед собой, войдя в комнату, была, спина. Мускулистая спина, щедро украшенная свежими рубцами от кнута. Ее несчастный обладатель стоял на коленях со связанными руками, все время норовя упасть на пол.
– Стой, негодяй! Я с тобой еще не так поговорю! – Обладатель громового голоса подошел к бедняге и, ухватив за волосы, поднял на ноги.
– Мир вам, дети мои, – произнес я, входя, голосом, который можно было мазать на хлеб.
– Чертово брюхо! Кто тут толкует о мире? Да я готов оторвать этому недоношенному идиоту голову и выкинуть ее на корм свиньям.
«Матерый волчище», – подумал я, разглядывая обладателя громового голоса. Да! Скажу я вам, это был примечательный образчик человеческой породы. На вид «старине Фрицу», а это был, без сомнения, он, можно было дать лет сорок. Но только недосмотром судьбы или же особо благоприятным расположением звезд в момент его рождения можно было объяснить столь большую продолжительность его жизни.
Через весь лоб Фридриха фон Норгаузена тянулся длинный глубокий шрам, подтверждающий версию Лиса об особой прочности здешних голов. Второй шрам пересекал губы рыцаря, навек складывая их в какую-то зловещую усмешку. Как я успел заметить, одно плечо его было чуть выше другого, а при ходьбе он сильно приволакивал ногу. Но я готов был поклясться, что, пожелай он действительно оторвать голову несчастному, все было бы кончено раньше, чем мне бы удалось прочитать «Credo». Длинные его, седые как лунь волосы спадали на широкие плечи и были схвачены на лбу ремешком из узорчатой кожи.
– Милосердие подобает христианскому воину, тем более рыцарю, принявшему священные обеты.