Уж какую мзду и в каком виде должен был отстегивать мудрому Нычке король Субурбании – не мне судить. Должно быть, где-то зажал монарх положенную долю. А может, как раз наоборот, совместно с ближними челядинцами своими был переведен на новую руководящую работу в каком-нибудь ангельском чине. Кто знает? Однако здесь, внизу, шестерни механизма карьерного роста неминуемо пришли в движение, подкидывая вверх застоявшийся на запасном пути очередной эшелон власти, так что, вернись сейчас Барсиад II – еще вопрос, как бы встретили его ошалевшие верноподданные.
Первый шок отходил. Обескураженные мздоимцы, смирившись с мыслью, что выше них только звезды, примеряли на себя соответствующие шаровары с лампасами и радовались нежданно удачному повороту судьбы. Эйфорическое возбуждение, едва скрываемое под притворно постными личинами, царило в стране.
Вчерашние пехотинцы ретиво перебирали содержимое своих ранцев в поисках маршальских жезлов, и не найдя их там, спешили выстругать что-нибудь похожее из любого подручного материала. Картина весьма поучительная для человека философического склада ума.
Но оперативно-следственную группу сейчас интересовал один-единственный человек, карьера которого началась в этих самых местах и была накрепко связана с нашими похождениями в этом мире. Еще год назад заурядный стражник Юшки-каана, сегодня он был всеми уважаемым человеком, укладником в Вадюнином Уряде Коневодства и Телегостроения. Конечно, нравы Субурбании не способствуют безоглядной преданности руководству – таковое возможно, лишь пока мздоимец находится под твоим началом. Когда же он подкопит денег, чтобы получить следующее повышение в каком-нибудь из государевых урядов, – ничто не помешает ему помогать вашим заклятым врагам, буде они окажутся его начальниками. Но профессиональная этика не позволяет всем этим подстольникам и застольникам поступать так, не сдав дела на прежнем месте. Ибо сказал бог Нычка: «Кто, не воздав за доброе, станет хулить – сам будет прах передо мной и не воздастся ему». А потому, вновь спрятавшись в кустах у проезжего тракта, мы ждали появления толмача, веря, что ежели Оринке удалось к нему пробиться, то он непременно придет.
День медленно катился к вечеру, словно бильярдный шар, готовый упасть в лузу. Мы по очереди разглядывали путников, проходящих и проезжающих мимо, надеясь увидеть знакомые черты в озабоченных насущными делами лицах. Но толмача всё не было. В конце концов, пользуясь старшинством, я поставил Вадима караулить дорогу и уселся расписывать фактаж. Как бы не так! Стоило авторучке вывести первые буквы на клетчатой бумаге, из ближних кустов донесся сдавленный театральный шепот подурядника: