– Уже. Шепнул я по секрету кому следует, что за умеренное вознаграждение могу замолвить словечко, чтобы их отпустили, так сказать, с честью. Ну, вот они и скинулись, кто сколько смог. Сам же видишь, я их не обманул. – Венедин указан на уже едва видные фигурки рыцарей. – Впрочем, повернись все по-другому, они б на меня тоже долго не обижались, кочьев, наверное, на всех бы хватило. А с другой стороны, сам посуди, я своим ребятам обещал призовую стрельбу, значит, хошь разбейся, а злато-серебро вынь да положь. Вот я вынул и положил. Только с кнехтами беда.
– Что еще с кнехтами?! – встревожено спросил я, вспоминая, что эта часть пленных была отпущена в Ливонию на третий день нашего сидения в Изборске без особых проблем. – Что ты с ними сделал?
– Побойся Бога, ничего! Ты мне эту часть полона отдал?
– Отдал.
– Потом по договору их отпустили?
– Отпустили.
– Но снаряга-то трофейная – моя?
– Ну.
– Что «ну»? Вот я ее обратно магистру и втюхал. Торговался, кстати, скотина, шо ломбардский купец! В конце концов – во, залепуху выписал.
– Что? – не понял я.
– Чек на предъявителя в контору Рыцарей Храма Богоматери Горной. Кстати, ты не знаешь, Хельмут нам его не сможет обналичить? – Лис задумчиво поскреб шевелюру.
* * *
Новгород радостно встречал героев. Кожевенники и сапожники, бронники и златокузнецы, пекари и сбитенщики толпой валили поглядеть на овеянных славой героев, в пешем и конном строю проходящих по улицам города. Даже рать князя Изборского, совсем недавно послужившая причиной всеобщего переполоха, удостоилась своей порции восторженных воплей и подброшенных в воздух шапок, Готовясь к дальнейшим походам, армия размещалась в городе и его окрестностях, ожидая команды опять выступить в путь. Оккупированный нашим отрядом постоялый двор едва ли не круглосуточно осаждали разбитные местные молодки, сводя почти на нет попытки поддерживать дисциплину в войске.
– Любовь стирает все границы, – входя в штабную комнату, безапелляционно заявил цветущий как майская роза командир венедских лучников. – Особенно любовь к дензнакам.
– Что еще стряслось? – Я настороженно посмотрел на друга, недоумевая, по какому поводу случился с ним столь внезапный приступ лиричности.
– Я тут Кнута на улице встретил, он интересовался судьбой какой-то баклажки и просил тебя занести ее нынче же господину Штоллю. Очень, знаете ли, тот без нее скучает.
– Понятно, – скривился я, осознавая, что ганзейский «разведцентр» требует отчета о проделанной работе. – Это все?
– После того, как будет все, нас сразу похоронят. – Лис явно был в хорошем настроении. – И Ильич велел тебе зайти к нему. Так что сам решай, пойдешь ты сейчас сдавать стеклотару или общаться с начальством. Но я бы тебе рекомендовал начать с посуды, потому как у Ильича сейчас ходоки засели, да так, что дым столбом, венцы буквально на хоромах поднимаются.