Сэр Мерриот уже встречал нас.
– Надеюсь, всё прошло удачно? – поинтересовался сенешаль Стража Севера, привычно оглядывая вновь прибывших и автоматически фиксируя отсутствие многих знакомых рыцарей и появление десятка новых, выделенных нам в эскорт Ланселотом. – Вы были в бою?
Я поморщился.
– Скорее это был не бой, а обычная стычка. Мы напоролись на лесную засаду людей феи Морганы. Благодарение богу, всё закончилось сравнительно благополучно. Что слышно здесь?
– Пока всё без изменений. Герцог ждёт вас, – ответил Мерриот, делая знак одному из своих помощников позаботиться о расквартировании прибывшего отряда. – Идёмте скорее.
Мы пересекли двор и, войдя в башню, начали подниматься по лестнице.
– Его светлость не в духе, – предупредил меня придворный, останавливаясь у уже знакомой двери. – Погодите, я предупрежу его о вашем приходе.
– Дурные новости?
– Нет, – скривился Мерриот. – Простудился любимый сокол герцога. А мало того, что милорд заядлый охотник, так ещё в Уэльсе болезнь и, того хуже, смерть сокола или охотничьего пса перед походом считается весьма дурным предзнаменованием. Ладно, – он махнул рукой, – пойду сообщу ему, что вы вернулись.
Рыцарь скрылся за дверью и вскоре вновь появился, делая мне знак входить.
Ллевелин сидел на том самом высоком кресле, обложенном резными пластинами моржового клыка, на котором он с таким величием отвергал королевские венцы Камбрии и Нортанумбрии, объявляя себя несгибаемым защитником прав Пендрагонов на британский трон. Исходя из сведений, полученных от поверженного принца Гвиннеда, его вполне можно было понять. Полугерцог, полу невесть кто, сирота с двух лет, получивший права благороднорождённого по своевольному приказу короля Утера и заслуживший славу, богатство и положение близ его сына Артура, конечно же, как нельзя близко принимал оскорбления, чернившие род, которому он был обязан всем. Всё было более чем логично, но существовало фальшивое пророчество, а стало быть, вся простота и логичность подобного объяснения сводились на «нет».
Ллевелин сидел на своём троне, угрюмо глядя исподлобья на всех и вся, находившихся в зале. На левой руке его была надета толстая кожаная перчатка, используемая обычно сокольничими. На ней, нахохлившись и странно булькая при дыхании, сидела хищная птица в колпачке и с бубенчиками на лапе. «Линялый исландский сокол, – вглядевшись, определил я. – Стоит примерно столько, сколько в наши времена небольшой спортивный самолёт». Герцог поглаживал любимца пальцами по груди и тот о чём-то жалобно вещал ему, щёлкая крючковатым клювом.