Колчак раздраженно ударил биноклем о поручень мостика. (Русские адмиралы вообще отчего-то любили использовать бинокли для самовыражения. Если верить Новикову-Прибою, то адмирал Рожественский за время похода к Цусиме разбил их штук двадцать.)
– Это не моя победа! То, что происходит, зависит не от меня.
– Напрасно вы так, Александр Васильевич. Победа ваша. Подумайте просто. Вы – флотоводец. Прочие люди, как бы они ни были отважны и талантливы, в вашем подчинении. Раз вы сочли возможным принять командование флотом, то все остальные его чины только исполняли свой долг в меру талантов, образования и должностей. Включая и этих… господ, которые нам очень помогли. Ведь так?
– Не могу спорить. Помогли. И самой жизнью я обязан только им.
– Вот видите… А сейчас вы становитесь настоящим комфлота. У вас под командой теперь будет шесть современных линкоров и еще не совсем плохие броненосцы. Ни один русский адмирал не имел в своем распоряжении такой силы… Даже Эссен.
Веселый тридцатишестилетний каперанг к жизни относился легко. Ни разу не изменив убеждениям, он с самого семнадцатого года делал только то, что подсказывали ему долг, совесть и чувство вкуса.
Умел находить общий язык и с остервеневшими, не знающими, чего они хотят, «революционными матросами», и с представителями германских оккупационных войск, и с адмиралами Антанты. И его крейсер сохранял боеспособность все эти штормовые годы. И экипаж изъявлял лояльность своему командиру. А самое смешное – капитулировавший сейчас «Эмперор оф Индиа» поддерживал его крейсер огнем во время экспедиции на Одессу. Командир же линкора, коммодор Гуденефф, отличный моряк и во всех отношениях приятный человек, глубоко удивил и обидел Остелецкого. Когда после взятия Одессы они в кают-компании «Эмперора» отмечали победу, Павел Александрович искренне наслаждался обществом морских джентльменов, старался соответствовать принятым среди них манерам, острил, угощал всех асмоловскими папиросами и симферопольской водкой, сам налегая на отличный гибралтарский херес. Вечер, на его взгляд, удался вполне. А вот когда тот же Гуденефф выбрал момент, уже перед рассветом, и непонятно зачем, из деликатности или из подлости, вполголоса сообщил «Dear first Class Commodores», что на кораблях его величества каждому офицеру положено по две порции виски и по две порции вина и следует всегда посматривать, чтобы буфетчик не обманул, капитан испытал неизвестное ему ранее чувство глубокого унижения. Он точно помнил, что хереса выпил рюмок двадцать (маленькие были рюмки), не понял только одного – правильно ли поступил, не врезав тут же симпатичному коммодору в харю, а, напротив, предложил столь скудно обслуживаемому капитану добавить у себя на «Кагуле».