Задув почти догоревшие свечи в столовой, Шульгин отодвинул дверь Ларисиного купе. Она лежала поверх одеяла, высоко подоткнув под голову подушку, опять курила.
Свет ночника за изголовьем делал ее лицо похожим на резную ритуальную маску.
– Что ты хотела мне еще сказать? – спросил он, проглотив комок в горле.
– Садись, – показала Лариса на кресло напротив. Купе в этом вагоне были в полтора раза больше обычных, и по другую сторону откидного столика располагалось глубокое бархатное кресло с дубовыми подлокотниками. – Послезавтра мы уже будем в Москве. Я наконец приму предложение Олега, стану его законной женой. И не знаю, как там дальше сложится. Но в политических интригах я буду твоей верной союзницей. Обожаю всякие авантюры. Согласен, чтобы мы стали настоящими друзьями?
– Какие вопросы! Да мы ведь и так просто обречены ими быть, если хотим что-то значить в этом мире… – Сашка отвел глаза, чтобы не видеть откинутую полу платья и белый треугольник плавок между загорелых бедер. Она нарочно рассчитала позу так, чтобы как раз из кресла он это увидел.
– Не обязательно, совсем не обязательно. История знает столько примеров… Так что, союз и дружба? – И она резко села на диване, протянула Шульгину руку. Платье совсем распахнулось, грудь упруго выскользнула наружу. Она ее не стала заправлять обратно, похоже, даже чуть заметно подмигнула. Или то по щеке метнулась тень?
Что оставалось делать? Он тоже подал руку. Такие тонкие пальцы, а рукопожатие мужское. Сашка вспомнил, она когда-то говорила, будто занималась фехтованием и горными лыжами.
– Только ведь знаешь, Саша, – улыбнулась она по-русалочьи, – мужчина и женщина не могут быть друзьями, если сначала не были любовниками…
– Почему это вдруг? – глупо спросил Сашка.
– Потому что иначе они волей-неволей все равно будут думать прежде всего о том, что у кого в штанах и под юбкой. Закон природы. А вот когда здесь нет вопросов и тайн, можно и более серьезными вещами заниматься. Разве нет?
– Возможно…
– Осталось доказать это экспериментом. Иди ко мне… – Она вскочила, одним рывком стянула через голову платье, бросила его на пол. И стыдливо потупила глаза, делая вид, что ужасно вдруг застеснялась, ожидая, чтобы он сам избавил ее от последней, почти символической детальки туалета.
Будто чего-то испугавшись, Шульгин выключил ночник и только после этого нашел на ощупь напрягшуюся тонкую талию, скользнул по ней ладонями, оттягивая вниз тугую резинку.
Тело у нее было горячее, кожа нежная и гладкая, пахнущая незнакомыми горьковатыми духами. Диванчик для двоих был явно узковат, и, чтобы не свалиться на пол, Сашка крепко обнимал Ларису. Она прижалась к нему животом и грудью, он чувствовал гулкие удары ее сердца. Несмотря на охватившую обоих нетерпеливую страсть, они согласно не спешили, словно привыкая друг к другу. Или Шульгин невероятным усилием воли все-таки надеялся удержаться от последнего шага, сулящего очередные нравственные проблемы и страдания.