Оставался Федя. Этот спектакль ему вполне по плечу, к тому же Иммануил Острец тоже самодеятельный актер, каковым был когда-то и Федя. Правда, непонятно, зачем ему было похищать Александру... Он отнюдь не маньяк и даже насильником был исключительно по расчету, а не по, так сказать, призванию... Чтобы заставить помучиться его, детектива? А потом... Потом убить Сашу?!
Он набрал номер.
– Серега, узнай, пожалуйста, вышел ли Горик на свободу. Помнишь его? Да, Федор, Федор Горик. Спасибо, жду.
Он взял телефон с собой в спальню, снова растянулся на кровати. Время текло мучительно медленно. Трубка лежала у него на груди. Он боролся со сном, отчаянным и глухим, наваливающимся на него, как бетонная плита.
Наконец телефон ожил.
– Его опустили на зоне, а потом убили. Сам знаешь, как это бывает с насильниками, – произнес Серега. – А ты думаешь, что это кто-то из старых? Месть?
– Вечером, Серега. Я тебе обещал вечером сказать, чего думаю. Ладно?
Дружище отключился, не задавая лишних вопросов.
Алексей прикрыл тяжелые веки. Мысль о сне казалась ему кощунственной, хотя в таком состоянии толку от него и быть не могло. Надо все-таки поспать. Освежить силы. Не бежать, не суетиться, а отдохнуть. Да. Поспать. Это самое правильное сейчас, нужно голову привести в рабочее состояние... "...Самое странное во всем этом, что Бенедикт, заманив меня в ловушку, отлично просчитал наперед мою логику... И не только мою логику, но и мои возможности... Включая возможности искать через Зональный информационный центр и через ребят на Петровке... потому что без них я бы и за год не собрал эти чертовы медальоны..." – подумал он, засыпая.
...С этой же мыслью он проснулся. За окном было темно – октябрь близился к концу, смеркалось рано. В квартире не горел свет – он заснул еще при дневном, – и только желтые пятна фонарей забрасывали свои скудные лучи в его комнату.
"...Он отлично просчитал наперед мою логику... И не только ее, но и мои возможности..." – крутилось в голове. Эта мысль была чревата какой-то другой мыслью, словно матрешка, где одна кукла "беременна" другой. Но он никак не мог ухватиться за то место, в котором нужно было раскрыть две половинки и вытащить из-под них вторую матрешку-мысль.
Кис принял вертикальное положение. Голова была не такой тяжелой, во всяком случае, больше не напоминала гулкую чугунную полость. Он пошел на кухню, зажигая по дороге лампы во всех комнатах – ему почему-то сейчас остро захотелось, чтобы стало светло. Включил чайник, достал кофе.
И вдруг бесшумной ночной птицей в его мозгу пронеслась смутная догадка. Абсурдная, немыслимая, но, кажется, единственная, способная объяснить бредовость происходящего! Алексей так и замер с банкой кофе в руках, не слыша засвистевшего чайника.