Но наконец заметили. «Зеркальные перевертыши» и все такое прочее. Дали формулировку – Наблюдатель. Да, возможно, это наш старший брат в семье Природы, так давайте же чаще оглядываться на уроки истории, лучше прогнозировать последствия своих действий, чтобы надежды Матери сбылись. Иначе снова когда-нибудь упремся в тупик загаженной среды обитания. «Человек-разрушитель» – красиво звучит? А ведь именно так мы, наверное, выглядим в глазах Наблюдателя!
– Выбирал бы выражения… оратор, – поморщился Бассард. – С экспедицией Моммы надо еще разобраться, а то мы любим вешать ярлыки. Нарушил инструкцию – хищник! Усилил требовательность – эгоист!
Богданов и Йос переглянулись.
– В торжественной речи Станислава, конечно, многовато патетики, – сказал Морозов, подмигивая Томаху, – но во многом он прав. Итак, ваш вывод – нет повода для тревоги?
– Повода нет, и он есть, – подумав, сказал Керри Йос. – Уверен, извне человечеству ничто не грозит. Поэтому поводов для тревоги такого масштаба нет. Наблюдатель в очень деликатной форме – смерть Василия Богданова не в счет – предупредил нас о пагубности экспорта равнодушия, говоря словами Станислава, и тут повод для тревоги есть. Он в нас самих, в нашем отношении ко всему, к чему прикасается человеческая рука.
– Схоластика, – буркнул Бассард. – Психологические этюды. Может, нет никакого Наблюдателя, а все эти ваши «проявления его деятельности» не что иное, как непознанные явления неодушевленной природы, фантазия которой, в отличие от нашей, безгранична.
– Такая мысль уже высказывалась, – мрачно сказал Томах. – Мне лично больше нравится выдвинутая Ромашиным идея глобального галактического поля совести. Все, что мы, люди, делаем, – отражается и преломляется в космосе и возвращается к нам обратной связью в качестве тех самых «психологических этюдов», о которых вы так пренебрежительно отзываетесь, то есть в качестве напоминаний: нельзя быть равнодушным к последствиям своих действий, слишком часто мы обжигаемся на этом; нельзя быть равнодушным к красоте, ибо в результате мы теряем ценнейшие качества души; нельзя быть равнодушным к чужой боли, потому что в этом случае мы в конечном итоге становимся равнодушными к самим себе.
Бассард усмехнулся.
– Ты, Станислав, co своей «теорией равнодушия» становишься в управлении притчей во языцех.
– А знаете, Генри, – сказал Спенсер, усмехаясь в свою очередь, – я с вами не соглашусь.
Бассард промолчал, у него был свой метод доказательства правоты.
– Считаю, что вы действуете правильно, – продолжал Спенсер, не меняя позы. – Но до конца ли вы представляете всю важность открытия Наблюдателя? И те последствия, которые нас ожидают в результате неправильной оценки событий?