Покашляв, он обогнул кустарник и подошел к смущенному, злому, не знающему куда себя деть Филиппу.
– Рад тебя видеть, Ромашин. И, насколько берусь судить, не только я.
Аларика отняла руки и твердо взглянула на Реброва.
– Он не виноват, Май.
– Какое право я имею кого-то винить?
– Имеешь, но только меня. Я дала ему повод надеяться.
– И что же?
– Не знаю.
Филипп наконец сбросил оцепенение и вмешался в диалог.
– Извините, Май. Я знаю, что вы любили брата. Сергей был настоящим человеком… – Слова прозвучали беспомощно, и Филипп замолчал.
Ребров поднял на него тяжелый взгляд и несколько мгновений смотрел, будто обдумывал, что с ним делать.
– Дело не в том, что он мой брат. Но он любил ее! Понимаешь, юноша? И я люблю ее, и моя жена, и дети. А ты?
– Май! – сердито сказал Аларика.
Ребров лишь повел плечом.
Филипп выдержал его взгляд, потом повернулся к женщине.
– И я люблю ее… разве что понял это совсем недавно… Да свидания, Рика. Прощайте, Май.
Он повернулся уйти, но Ребров остановил его.
– Погоди. Как ты понимаешь, я имею право требовать. Я улетаю, улетаю надолго, а ты остаешься. Что ты намерен делать?
– Май! – снова проговорила Аларика, искоса посмотрев на Филиппа.
– Что? Жить. Вместе с ней. Я хочу назвать ее своей женой.
– Это будет непросто.
– Знаю. Но это случится.
Каменное лицо Реброва дрогнуло, тень тоски промелькнула на нем, промелькнула так быстро, что Филипп усомнился, было ли это на самом деле.
– Что ж, удачи! В конце концов выбор всегда был уделом женщины, хотя я не уверен в правильности выбора Аларики. Я уже говорил это, когда она стала женой Сергея, говорю и еще раз.
– Май! – в третий раз сказала женщина.
– Но почему? – спросил угрюмый Филипп, хотя уже догадался, к чему клонит Ребров.
– Потому что ты уже не конструктор ТФ-аппаратуры и не спортсмен, ты – безопасник. И значит, основной твой дом – база погранслужбы, основное свободное время твое – время завтрака, и основное ваше с ней счастье – сомнительное счастье ожидания счастья, и для этого обоим нужно обладать неким достоинством – запасом терпения. За нее я спокоен.
– Я понял, – сказал Филипп.
– Иди, – сказала Аларика. – Иди же, я позвоню тебе…
Филипп поклонился и вышел, унося в душе два разных взгляда: умоляющий – Аларики и холодно-вопрошающий – Реброва.
Когда он вышел, Ребров прошелся по лесу, касаясь стволов рукой, и проговорил:
Причин не знаем.
Ясно лишь для нас —
Любовь проходит сквозь цензуру глаз.
Рассудочность не зажигает кровь.
Не вечно ль первый взгляд родит любовь.
– Кристофер Марлоу. Ты любишь его? Я имею в виду Филиппа.
Аларика выключила аппаратуру и зажмурилась, потому что ей внезапно захотелось плакать. Она вдруг бросилась к Реброву, уткнулась лицом в его грудь, борясь с рыданиями.