– Аль хочется алкогольного чего-нибудь? – хрипловатым басом поинтересовался Спиридон Пафнутьевич, заметив взгляд Крутова.
– Спасибо, не пью, – вежливо ответил Егор.
– Совсем али как?
– Только по праздникам, да и то – глоток шампанского.
– Одобряю, хотя говорят, что это не по-русски. Привыкли, что славяне пьют всегда и помногу. Могу предложить настойку на травах, еще мой дед делал.
– Не ерофеич, случайно? У моего дядьки в Жуковке есть такая наливка, на траве тирлич настаивается.
Глаза деда Спиридона сверкнули.
– Пил?
– Было, – признался Крутов. – Очень здорово лечит и сил прибавляет.
– То-то я зрю, что у тебя параэнергетика высокая.
Крутов переглянулся с Елизаветой. Взгляд подруги предупреждал: веди себя естественней. Хотя и сам Егор понимал, что дед явно начитанней и современней, чем можно было ждать, о чем говорило его знание научной и эзотерической терминологии.
– Веры какой будешь, сынок?
– Православной, – смутился Егор.
Мама его в детстве, конечно же, крестила, однако в церковь он практически не ходил и к церковному выражению любви к Богу относился скептически, считая, что достаточно эту любовь и веру носить в душе.
– Понятно. – Спиридон Пафнутьевич делал ударение на букве «о», отчего его говор походил на речь коренных вологодчан. – Мне говорили, что ты якобы служил в спецназе?
– Служил, – подтвердил Крутов, вспоминая разговор с отцом Елизаветы, который задавал почти те же вопросы, но, помня совет Парамона Арсеньевича, сказал прямо: – Уволили меня… за неподчинение приказу.
– Это не из-за случая ли в Ингушетии?
Крутов заглянул в глаза старика, остающиеся спокойными и мудрыми. Было ясно, что знает он гораздо больше, чем можно было предположить.
– Так точно, из-за этого.
– Да, человек ты своенравный, это заметно, – задумчиво качнул головой Спиридон Пафнутьевич. – И до какого же звания дослужился?
– До полковника.
– Мог бы и до генерала дойти?
– Наверное, мог бы, хотя для меня это было совсем не главным.
– Хватит, старый, мучить гостя расспросами, – вмешалась Евдокия Филимоновна, под стать мужу крупная, величавая, с добрым и одновременно строгим лицом, хранящим остатки былой красоты. – Ешьте, гости дорогие, ешьте, еще успеете наговориться.
Крутов встретил взгляд ее таких же прозрачно-серых, как у мужа, живых и ясных глаз и поразился выражению кротости, беспредельного терпения, понимания и покоя, идущих из глубины всего ее существа.
На время беседа измельчала, перешла в стадию естественных житейских реплик; говорили в основном женщины, мужчины молчали, присматриваясь друг к другу. Хотя мнение Крутова о том, что старик давно разобрался в его душевном состоянии, только укрепилось. И все же стесненным он себя не чувствовал, словно был не в гостях у чужих людей, а у своих родных, с удивлением прислушиваясь к себе: внутри царили удивительный мир и тишина, поддерживаемые сутью жизни стариков, их простым отношением к себе и доброжелательным к окружающим.