– Как ты смеешь, еретик, дерьмо свиное, просить о помощи Господа, когда не побоялся судиться с Ним, и поносить Его, и грозить Ему?
И были глаза Каталана не безумны вовсе – ясны и холодны.
Спросил его наместник, сбитый с толку:
– Чего ты от меня хочешь, монах? Чего добиваешься?
– Милости хочу, не жертвы, – ответил Каталан. – Покайся в грехе своем, отступи от ереси.
– Я подумаю… – сказал наместник, подняв к Каталану побледневшее лицо.
И в этот миг хлынул наконец ливень.
Каталан выпрямился. Больше он не смотрел вниз – ни на наместника, ни на стражу. Стоял на стене, откинув назад голову, и вода заливала его открытые глаза.
***
– Он подумает! – с недовольным видом проговорил брат Фома, которому Каталан, весь мокрый, пересказывал свой разговор с наместником. – Вот увидишь, ни до чего хорошего он не додумается.
И заставил Каталана выпить горячий отвар шиповника – чтоб не простудился.
***
Наместник размышлял недолго и, как и предрекал брат Фома, не благое решение принял. Через глашатаев – сам не явился – передал доминиканцам постановление капитула Тулузы: всем доминиканцам немедленно оставить город! Обещал, что никто монахов и пальцем не тронет, пока они направляются от Сен-Романа в сторону Саленских ворот; буде же предпримут какое-либо движение в обратном направлении – немедленно подвергнутся побиванию камнями.
Каталан выслушал глашатая; Каталан выслушал настоятеля; Каталан выслушал общее решение братии оставить Тулузу и не подвергаться более поношениям нечестивцев; оставшись же наедине с собой, сказал Арнаут Каталан:
– Лично я никуда отсюда не пойду.
Ничего из вещей не взяли с собой из Сен-Романа монахи; да и вещей-то у них было немного. Даже обувь – и ту оставили. Сняли засовы с ворот, запертых изнутри, а городская стража сняла с тех же ворот засовы наружные. И вот спустя два месяца после начала осады распахнулись двери доминиканского монастыря и начали выходить монахи – один за другим; всего же их вышло тридцать восемь человек и еще тот слуга епископа Раймона, что прижился в монастыре при брате Фоме.
Брату Лаврентию сказал Арнаут Каталан, глядя, как прочие покидают обитель:
– Останься со мной.
Брат Лаврентий посмотрел на Каталана и увидел, что у того что-то на уме; но послушно задержался и остался стоять рядом с Каталаном.
А доминиканцы медленно шли к воротам, растянувшись по всей улице, и несли в руках зажженные свечи. Из окон и раскрытых дверей следили за ними тулузцы – безмолвно и настороженно, ибо знали, что с изгнанием ордена псов Господних наступают для города мятежные времена.